Вся твоя ложь - [94]

– Я уже говорила это раньше, – грустно улыбается Николь, – но еще раз повторюсь: я действительно не знаю, что бы я делала, если бы тебя здесь не было. Я знаю, что мы общаемся всего несколько недель, но у меня такое впечатление, что мы знакомы целую вечность. Мне всегда было сложно подружиться с другими мамами. Я так рада, что наконец встретила родственную душу. Это так важно – иметь в жизни поддержку. И Робин так хорошо ладит с Пиппой.

– Ты мне тоже очень помогла, – отвечаю я. – Не знаю, что бы я без тебя делала с Робин из-за этого своего суда. И кроме того, ей очень нравится дружить с Пиппой. Когда я вспоминаю начало этого учебного года, то просто поражаюсь, как сильно все изменилось с тех пор в лучшую сторону…

– Нам просто нужно держаться вместе, и мы выдержим все это, – говорит Николь. – А сейчас тебе разве не надо идти в суд?

Я смеюсь, прощаюсь и убегаю. В моей голове все еще кружится в сумасшедшем танце целый хоровод из различных тревог, волнений и страхов. Но Николь права, сейчас мне нужно сосредоточиться исключительно на судебном процессе и больше ни о чем другом не думать.

К тому времени, когда я добираюсь до здания Королевского Лондонского суда, мое беспокойство о Дейзи совершенно улетучивается. Я полностью готова к предстоящему судебному заседанию.

ВОСКРЕСЕНЬЕ, 12:57

Окна дома закрыты ставнями, парадная дверь тоже наглухо запечатана от вторжения. Я звоню и колочу в дверь до тех пор, пока на костяшках моих пальцев не проступает кровь. Каждая клеточка моего тела болит: у меня колет в правом боку, локти, ладони и колени в синяках и ссадинах от падения, голову сжимает, будто в тисках.

Я истерично ору:

– Откройте, откройте!

Я кричу что есть мочи, но никто не подходит к двери. Там внутри все тихо и мертво. Мне нужно успокоиться и собраться с мыслями. Составить план, что же делать дальше. Я отступаю назад и внимательно осматриваю дом. Но в нем нет ни щелочки, ни открытой форточки. На всех окнах опущены рольставни. Сбоку я вижу дверь, ведущую в сад. Я подхожу к ней и сильно дергаю за ручку, толкаю ее несколько раз, но все безрезультатно.

– Я могу вам чем-нибудь помочь? – обращается ко мне сзади женский голос.

Я радостно оборачиваюсь в сторону тротуара, чувствуя прилив надежды и облегчения. Но это совсем не та, кто мне нужна. Совсем не она. Это какая-то пожилая дама, пристально меня изучающая.

– Я ее подруга, – говорю я, торопливо подходя к женщине. – Вы не знаете, где она?

– Уверена, что если бы она хотела, чтобы вы об этом знали, она бы непременно сказала вам об этом сама, – отвечает мне эта дама с невероятным высокомерием. – Так барабанить в двери, поднимая столько ужасного шума на всю округу, не лучший способ поведения для разумного взрослого человека.

– Я ищу свою дочь, – говорю я. – Я полагаю, что моя дочь у нее.

Я пытаюсь держать себя в руках во время разговора. Я знаю, что со стороны я выгляжу как сумасшедшая. Но я уже не в состоянии остановить вырывающийся у меня изнутри наружу поток рыданий и воплей. Сильнейший стресс и невыносимое беспокойство о местонахождении моей дочери достигли предела, и я уже не в силах контролировать свои эмоции. Все это сейчас слилось воедино, подогретое ледяными высокомерием презрительно-едких слов этой дамы.

Она делает шаг назад и заявляет:

– Если вы сейчас же не уберетесь отсюда, я вызову полицию. Мы следим за порядком и безопасностью на нашей улице, постоянно патрулируя окрестности. А вы ведете себя крайне подозрительно.

Я смотрю на нее, ища в ее облике хоть какой-то след человечности и сочувствия. Но ничего такого в ней нет: жесткая, равнодушная, губы плотно поджаты. Дама начинает рыться в сумке, как будто бы ищет телефон, чтобы воплотить в жизнь свою угрозу.

Я поворачиваюсь и ухожу восвояси, контролируя себя с большим усилием, чтобы не взорваться. Но я скоро вернусь. Я собираюсь найти свою дочь. Чего бы мне это ни стоило. Не важно, что мне придется для этого сделать. Я сделаю абсолютно все. Все что угодно.

42

Когда я приезжаю в суд, то вижу, что Джереми и его мать находятся уже там, причем в сильно нервозном состоянии. Они стоят вместе с Зорой и Барбарой.

– Надежда убивает, – говорит Александра. – Вы действительно считаете, что наше дело может быть закрыто?

Барбара пожимает плечами:

– Да. Это вполне возможно. Но реалистичнее исходить из того, что нам придется полностью отыгрывать линию защиты.

К нам подходят двое мужчин лет шестидесяти, оба одеты в строгие костюмы. На одном из них элегантный дорогой костюм безупречного кроя – пиджак хорошо подогнан, шелковый галстук подобран со вкусом. Весь облик этого мужчины какой-то слишком официальный, а манеры слишком уверенные, но у него безвольный подбородок и капризно изогнутая линия губ. Другой из них – менее холеный, но тем не менее выглядящий более солидно и авторитетно. По внешнему виду можно догадаться, что он священник. Должно быть, это тот самый епископ.

Итак, свидетели положительных моральных качеств характера подсудимого прибыли. Зора знакомит меня с ними. Как я и предполагала, более представительный и менее лощеный на вид – это епископ. Другой джентльмен, стильно одетый и манерный, оказался недавно вышедшим на пенсию бывшим директором школы-интерната в Оксфордшире. Они оба обнимают и приветствуют Джереми, их голоса полны сочувствия.