Вся проза в одном томе - [75]

Я жду вас в ближайшее воскресенье, тридцать первого мая, в шесть.

Вечно ваш

Евгений Смычков»

СБОР ГОСТЕЙ

Высокая, выше своего брата, но при этом излишне худая и костлявая, Марта Фёдоровна выглядела старше своих лет и, казалось, вся состояла из одних острых углов. Неумолимый враг всех женщин — время, которое одних раздувает, а других высушивает — в её случае выбрало второй вариант. При этом Марта страдала каким-то гипертрофированным альтруизмом. Её неустанное стремление всем помогать порой даже бывало навязчивым. А материнская привязанность к брату, несмотря на его почти десятилетнее превосходство в возрасте, и вовсе казалась болезненной.

Она приехала раньше часа на три и тут же, не успев толком раздеться, вымыть руки, надеть тапочки и отдохнуть с дороги — кинулась помогать брату в сервировке стола. Давно зная характер своей сестры, Евгений Фёдорович ожидал этого и очень рассчитывал на её помощь, хотя ему трудно было слышать её слезливые причитания о том, как он, бедненький, себя запустил и почему не позвал её раньше, чтобы она помогла ему сделать и то, что он уже успел сделать сам. А сделано было уже немало, в то время как Марту Фёдоровну удивляло и расстраивало, что Женя вообще делает что-либо без её помощи.

Больше всего её шокировала этажерка с вином, которую Евгений Фёдорович умудрился поднять из погреба в гостиную. Разумеется, он не смог бы поднять её разом, ибо даже без бутылок она весила больше него самого. Значит, он вытащил одну за другой все бутылки, разобрал этажерку и (в его-то состоянии!) поднимал всё это наверх по частям, после чего снова собирал наверху, на что ушёл, вероятно, не один день. Но главное — все бутылки были аккуратно протёрты от многолетнего слоя пыли, что для Смычкова могло означать лишь одно: хранению напитка пришёл конец.

Кроме того, хозяин разместил посреди гостиной три стола, поставив их в ряд, накрыл одной большой скатертью с репродукцией «Откуда мы пришли? Кто мы? Куда мы идём?» и уже успел поставить на Гогена несколько собственноручно приготовленных блюд. В доме царила первозданная чистота, а этажерка стояла у стены в ровную параллель с центральным столом, глядя мимо него на входную дверь донышками бутылок, словно сотней глаз, и встречая гостей изумрудно-зелёным отблеском.

Около половины шестого явилась Лидия Евгеньевна со своим семейством. Маленький Джастин бросился было обнять деда, но в каком-то полуметре от него вдруг замер и смущённо отвернулся. Евгений Фёдорович напугал его своим видом. Он был бледен, как полотно, при этом губы его были красные от постоянного кровавого кашля. Дед исхудал, сгорбился, глаза его впали и открывались только наполовину, будто прятались где-то в глубине черепных глазниц. Ему не было ещё семидесяти, но выглядел он на все девяносто. Мальчик испугался, но тут же понял, как неприлично было пугаться, и виновато опустил глаза, застыдившись собственного поведения.

— Ну что же ты, Джастин, поцелуй дедушку, он так по тебе соскучился!

Малыш не мог заставить себя это сделать, но при этом боялся, что дед подумает, будто он отвратителен собственному внуку. Не зная, как поступить, бедный ребёнок совсем раскраснелся и убежал к тёте Марте.

— Как же он вырос! — воскликнул Евгений Фёдорович. — Это ничего, он привыкнет.

— Как нехорошо! — заворчала Лидия. — Ты прости его, папа, такой глупыш! А это мой муж Саймон. Даже не пытайся говорить с ним, он не понимает ни слова по-русски.

— It’s a big honor for me to meet you!4 — сказал Саймон, крепко пожимая руку тестя сразу двумя своими. Торчащий кверху ёжик на голове делал его похожим на подростка-тусовщика.

— А на каком языке говорит малыш? — поинтересовался дедушка.

— О-о, наш маленький гений владеет обоими языками, как родными.

— Без акцента! — крикнул из-за двери Джастин, слышавший весь разговор.

На самом деле по-русски он говорил куда хуже.

— Он ещё и французский учит, — гордо заявила мать. — Ну-ка иди сюда! Как будет по-французски «кошка»?

— Лё кошка́, — произнёс мальчик с ударением на последний слог и характерно его растягивая.

— А «дерево»? Скажи лучше «дерево».

— Лё дерево́.

— Надо же! — засмеялся дед. — Как хорошо грассирует!

— Oh! What a clever boy!5

Англичанин, похоже, верил, что сын говорит по-французски. Для него не существовало ни русских слов, ни французских — были только знакомые и незнакомые.

Лидия бросилась к Марте на кухню. Не столько чтобы помочь ей, сколько для того, чтобы вдоволь с ней наболтаться. А тем временем пришли Веронян и Заточинский.

— Дорогой мой! — проревел Артур на весь дом своим гулким басом и по кавказскому обычаю бросился обнимать и целовать Евгения Фёдоровича.

Он вовсе не хотел кричать, но таков был его голос. С возрастом известный пианист стал необъятно толст и потлив. Он был маленького роста, с несоразмерно большой головой и огромным носом на ней, а на макушке у него красовалась идеально круглая, будто нарочно выстриженная проплешина. Однако по взглядам его на женщин было видно, что и годы, и лысина, и лишние килограммы бессильны перед его тягой к прекрасному полу. Веронян и Смычков были не разлей вода с первого курса. Едва ли кто-нибудь, кроме родственников, так давно и так близко знал Евгения Фёдоровича.