Вся проза в одном томе - [76]

— Слушай, что ты за ерунду написал! Почему ты так уверен, что непременно умрёшь?

— Наука, дорогой мой друг. Факты неумолимы.

— Перестань! Будто не знаешь, что чаще медиков ошибаются только синоптики.

— Даже синоптик не ошибается, когда из-за дома выходит туча.

— Боже, какой упрямец! Слушай, я столько всего хотел сказать тебе по этому поводу, я целую речь приготовил. И поверь, я бы тебя убедил, что ты слишком торопишься с выводами. Но я решил сделать проще, по-своему.

Веронян протянул Смычкову видеокассету. Артур Аветисович был страстным киноманом. Процитировать фрагмент фильма в качестве аргумента был его фирменный приём.

— Есть такой польский фильм — «Декалог». Я записал для тебя вторую серию. Посмотри её обязательно, как только сможешь. Посмотри, а потом позвонишь мне и скажешь, положа руку на сердце: готов ли ты поклясться, что не доживёшь до Нового года? А пока — поприветствуй нашего дорогого учителя.

Евгения Фёдоровича обнял высокий, но всегда немного сгорбленный, будто стесняющийся своего роста, старик, который и для него, и для Вероняна был духовным отцом, объектом поклонения и подражания, хотя был старше них немногим больше, чем на десять лет. И если это чувствовалось, когда им было по двадцать, а ему недалеко за тридцать — с годами разница эта стёрлась, и они выглядели, как ровесники.

— Всеволод Илларионович, родной!

— Ни за что, ни за что не позволю Вам, Евгений Фёдорович, умереть раньше меня! Никогда, никогда этого не случится, так и знайте.

Со своими учениками он был на «Вы» даже при том, что общение их уже не один десяток лет назад вышло за педагогические рамки и стало дружеским. Некогда выдающийся композитор, Заточинский в свои восемьдесят с лишко́м очень плохо слышал и страдал расстройством памяти. Однако продолжал улыбаться каждому, кого видел, и казалось, нет на свете такого сердца, которое эта улыбка не смогла бы растопить.

Веронян и Смычков за руки проводили учителя к столу. Усадив его, Веронян отвёл в сторону Евгения Фёдоровича.

— Слушай, я тут хотел спросить тебя, великий наш лекарь. Может, посоветуешь, каким вином лечить… — и он, смущённо оглядевшись, прошептал что-то Смычкову на ухо.

— Ты неисправим! — засмеялся Евгений Фёдорович и прошептал рецепт.

А тем временем учитель, для своих лет излишне непоседливый, встал с места, куда его только что усадили, и подошёл к своим ученикам.

— Прошу прощения, — тоже зашептал он на ухо хозяину. — Где у вас тут уборная?

— Вам надо выйти из гостиной, — взялся ответить Веронян. — Вот через эту же дверь, куда мы вошли. Там справа ещё одна дверь, ведёт в коридор. Пройдёте по нему до конца и снова направо.

— Благодарю Вас.

Учитель поклонился и удалился в уборную, но в дверях его чуть было не сшиб подросток в наушниках. Это был Гоша — племянник Евгения Фёдоровича. На нём были приспущенные джинсы, чёрная майка с группой Rammstein и кепка, которую он не посчитал нужным снять.

— Здрасьте! — формально бросил он всем присутствующим и тут же уселся за стол в развязной позе, слушая музыку и всем своим видом демонстрируя, как ему скучно на этом сборище пенсионеров.

— Ты уж прости его, Женя, — сказал вошедший вслед за парнем отец. — Он у нас совсем от рук отбился. Трудный возраст.

Давид был низкорослый и худой, словно мальчик, но с густыми бакенбардами, придававшими ему весьма экстравагантный вид.

— Я предлагал Марте поехать с нами на машине, но ты ведь знаешь её… Гоша, веди себя прилично. Сними кепку и вынь наушники.

Сын игнорировал замечания отца, будто не слышал их. Отец же и не требовал внимать его замечаниям, ибо, сделав их, считал свой родительский долг исполненным. Марта Фёдоровна поздно вышла замуж и совсем поздно родила. Долгое время вовсе не думая о замужестве, она утратила красоту и вышла за первого, кто предложил. Внушая всем, а прежде всего самой себе, что она счастлива в браке, сестра Евгения Фёдоровича была своему мужу бесплатной прислугой.

Тут вошла женщина-загадка. Она была немногим моложе Евгения Фёдоровича, но выглядела не старше сорока. Сохранив стройную фигуру, как у молоденькой девушки, и подчеркнув её обтягивающим платьем, Инна Станиславовна вызывала восхищение мужчин и зависть женщин своей неувядающей красотой. Всем было интересно, кто она и как связана с хозяином дома, но никто не решался напрямую спросить об этом. Так все и замерли на мгновение, пока новая гостья на своих каблучках тихо проскользнула к столу и скромно села в уголке, не сказав ни слова.

— Папа, ты давно был у мамы на кладбище? — нарушил тишину голос Лидии.

— Уже давно не был. Полгода. Я очень болел и никак не мог. Надеюсь, ты сходишь.

— Боюсь не успеть. Завтра днём у нас самолёт… Джастин, осторожнее!

Мальчик разглядывал вино с таким любопытством, словно то была летающая тарелка. Когда он начал доставать одну за другой бутылки, читая всё, что на них написано, мать решила окрикнуть его, испугавшись, что он что-нибудь разобьёт. Однако Джастин был так увлечён изучением бутылок, что даже не слышал её.

— Сергей Петрович! — воскликнул Смычков, увидев Дианова. — Я уж думал, не приедете. А где же Илюша?

— Он не смог приехать. Он на гастролях. Моя жена Зоя, — представил он всем свою супругу.