Вся проза в одном томе - [181]

— Перед вами Генрих Дрозд, которого вы избрали себе правителем. Что ж, если теперь все вопросы решаются большинством голосов — я предлагаю вам выбор. Решите сами, что делать с ним. Если вы захотите — я отпущу его, и он продолжит управлять вами. Продолжит наживаться на вашем труде и жировать в самом большом доме, пока вы дохнете с голоду. А ваши дочери и дальше будут беременеть в тринадцать лет и топить своих детей в реках. Этого вы хотели? Так вы представляете себе свободу и равенство?

Назовите мне хоть один случай, когда мы плохо обращались с вами. Когда это мы относились к вам, как к рабам? Когда эксплуатировали ваш труд, ничего не давая взамен? Разве любой из вас не мог получить образование и перейти в класс господ, если того хотел и был к тому способен? Разве мы ничего не делали и только шиковали за счёт вашего труда? Разве позволяли себе излишества, когда вы голодали? Разве гнушались тяжёлой работой наравне с вами? Разве считали вас недолюдьми? Разве не уважали вас, как творения Божии, и не готовы были выслушать все ваши жалобы?

Так чего же вы хотите? Разврата и внебрачных связей? Абортов и разводов? Воровства и пьянства? Глумления над святынями и низкопробной музыки на сцене? Очередную голодную зиму? Хотите, чтобы мы развязали его? Хотите, чтобы мы уехали с острова на большую землю и дали вам жить, как вам вздумается? Хотите и дальше быть каждый сам за себя, без царя и Бога, без порядка и дисциплины, без освящённых веками ценностей и понятий о морали и нравственности? Так тяните же руки! Кто за Дрозда?

Но ни один не поднял руки. На этот раз выбор был единогласным. Все пожелали возвращения отца Иллариона. На вопрос, что делать с Генрихом, островитяне хором проревели: «Убить его!» Но Белогорский придумал нечто получше. По-прежнему связанного и с кляпом во рту Дрозда положили в лодку и отправили вниз по течению, прикрепив на его груди записку: «Это Генрих Дрозд, приговорённый к расстрелу за подрывную деятельность против Советской власти. Нашедшему его — просьба немедленно сдать его властям».

После этого Рейзен вновь заработал как совершенный часовой механизм. Первое время слуги проявляли покорность и послушание, как никогда раньше. Работали, не щадя сил, и ближайшую же зиму провели в тепле и сытости, вспоминая как страшный сон долгие пятнадцать месяцев под властью человека по имени Генрих Дрозд.

XII

Уже светало, когда отец Иннокентий закончил свой рассказ. Дождь перестал, комнату наполнила утренняя прохлада, в воздухе ощущалась приятная свежесть. В окно влетел воробей, и котёнок гонял его по всей комнате. Младенец проснулся, и мать прибежала кормить его грудью. Костромины были уже на ногах, и женщина удивилась, что Совет старейшин до сих пор здесь. Вероника пришла поправить мне подушки, и я снова лёг, ибо не мог больше сидеть.

— Что ж, Павел Фёдорович, — сказал отец Иннокентий, — теперь Вам надо как следует выспаться, чтобы скорее прийти в себя и встать на ноги. Но перед этим я должен сообщить Вам ещё нечто важное.

Он встал, а вслед за ним и остальные старейшины.

— Вам следует знать, что Ваш дед — князь Дмитрий Белогорский — прежде чем окончательно переселиться на остров в 1920 году, передал значительную часть своего состояния родственнику, который смог бежать с этими деньгами в Швейцарию.

— Князь Дмитрий, — продолжил один из господ, — планировал, что, когда большевизм падёт, кто-нибудь из его потомков сможет получить эти деньги и использовать их для возрождения России. Мы не можем знать наверняка, исполнил ли тот родственник поручение Вашего деда. Если даже исполнил — полагаю, его давно уже нет в живых и состояние могли разбазарить его дети и внуки. Однако воля князя Дмитрия заключалась в том, чтобы по возможности сберечь деньги на счёте в швейцарском банке до тех пор, пока за ними не явится какой-нибудь член семьи.

— И сколько же там денег?

— Князь Дмитрий никогда не называл точную сумму. Но по моим скромным подсчётам, полагаю, сейчас там должно быть не меньше миллиона швейцарских франков. Может быть, даже десять миллионов.

— И я могу их получить?

— Если сможете подтвердить свою родственную связь с князем Дмитрием, — ответил отец Иннокентий. — Слышал, в наши дни это можно сделать при помощи анализа крови.

— Выходит, я миллионер, — мечтательно произнёс я.

— На Вашем месте я бы не был так в этом уверен, — снова заговорил тот господин. — Как я уже сказал, нет абсолютной уверенности, что эти деньги ещё ждут своего владельца. Но если границы в самом деле открыты и Вы беспрепятственно сможете покинуть страну — я предлагаю Вам попытаться доехать до Цюриха и отыскать там Ваших родственников.

Тут мне пришла в голову одна догадка, и я снова присел.

— Как Вы думаете, возможно ли, что туда отправился мой отец?

— Это не исключено, — сказал батюшка. — В любом случае, когда Вы окончательно поправитесь, Вам нужно будет ехать домой. Вы очень жестоко поступаете с Вашей матерью, которая сейчас, полагаю, места себе не находит, не зная, где Вы и что с Вами.

Мне стало стыдно, что я до сих пор ни разу не вспомнил о маме.

— Вы правы. Я поеду домой, как только смогу. Но очень хотел бы вернуться.