Вся проза в одном томе - [157]

Кендыш снова принял барскую позу.

— Я буду ждать тебя, Пан. И надеюсь, ты примешь разумное решение, перестанешь жить пустыми надеждами и несбыточными мечтами. Наш народ устал от потрясений двадцатого века. Войны, революции, голод, тирания, репрессии — утомили его. Люди слишком устали, они хотят простой и доступной музыки. И всегда найдётся тот, кто даст им её. Я лишь предлагаю тебе взять то, что хорошо лежит. Не возьмёшь ты — возьмёт кто-то другой и потратит так, как захочется ему. Но ты можешь взять больше и потратить разумнее. Не упускай свой шанс — возможно, единственный — устроиться наконец в жизни по-человечески. Ты слишком умён и талантлив, чтобы скитаться по свету без гроша за душой.

Пан не произнёс ни слова. Он даже не поднял глаз. Лицо его в тот момент напоминало лицо законченного алкоголика. Он выглядел старым, отёкшим, измождённым, утратившим всякий интерес к жизни. Он молча встал и побрёл к выходу.

В коридоре его остановил раздавшийся позади голос Тельмана:

— Ты знаешь, что Нежина восстановили?

Пан обернулся, но продолжал смотреть в пол потухшим взглядом.

— Я думал, тебе будет интересно. Он сегодня работает, хоть и воскресенье. Нагоняет пропущенные часы с новым учеником.

Пану и правда это было весьма интересно. Теперь уже никого не осталось в его жизни, кроме Феликса Марковича. Пан искренне радовался за него, но был не в силах выражать эмоции. Он безразлично кивнул и пошёл дальше.

Метров через десять его снова остановил голос — на этот раз Кендыша:

— Да, и вот ещё что, Пан! — Рома стоял в дверях своего кабинета, деловито засунув руки в карманы и как-то ехидно улыбаясь. — Чуть не забыл: тебе от Кристины горячий привет!

Глава тридцатая, в которой Пан теряет последнюю надежду

Из офиса Кендыша Пантелей Ярустовский поехал прямиком в Пушкино. Он был как никогда опустошён — физически и духовно. У него не было ни гроша в кармане. Он не знал, что будет сегодня есть и где ночевать. Он не чувствовал более смысла жизни. Он не думал ни о чём, просто ехал и глядел на привычные постапокалиптические пейзажи за окном. У него не было сил думать. И он не знал, о чём теперь думать и что теперь делать. Он хотел сейчас только одного: увидеть Феликса Марковича и поплакаться ему в жилетку. Это единственный человек, который поймёт и не осудит, а потом накормит и уложит спать.

Как и вчера вечером, училище в воскресный день пустовало. Пан зашёл туда и прислушался, ожидая услышать звуки скрипки и по ним обнаружить Феликса Марковича. Едва слышные звуки шли откуда-то сверху. Пантелей Ярустовский поднялся на второй этаж. Звуки исходили из зала. Что же заставило директора вдруг простить Нежина, вернуть его на работу, разрешить заниматься в выходной, да ещё и предоставить для этого зал?

Пан зашёл в зал. Под портретом Прокофьева стоял Феликс Маркович и учил какого-то неизвестного Пану молодого человека.

— А! Пантелей! Здравствуй! — радостно поприветствовал его Нежин, как только увидел. — Присядь, пожалуйста, подожди немного. Я закончу урок, и мы с тобой побеседуем.

Пан сел на один из стульев, что давеча вывозил отсюда на Дёминской «Газели». Сел в радостном предвкушении, что сейчас увидит работу великого Нежина. Он уже видел её вчера на примере уличного попрошайки — а сейчас мог наблюдать официальный вариант. Это был приятный подарок после такого количества огорчений, разом свалившихся на его лысую голову. Вот сейчас снова на его глазах произойдёт чудо — и юноша со скрипкой будет играть лучше и лучше с каждой минутой.

Но что же увидел Пантелей?

— Медленнее! — говорил своему ученику Феликс Маркович. — Ещё медленнее! Пока не найдёшь темп, в котором всё сможешь сыграть идеально!.. Нет, это быстро! Ещё медленнее!.. Ровнее, не ускоряй! Всё надо играть в одном темпе! Пусть он будет совсем медленный — но всё должно звучать чисто!.. Вот теперь ты нашёл нужный темп. Повторяй!.. Повтори ещё раз в том же темпе! Без ускорения!.. Ещё тысячу раз повторишь дома — и тогда сможешь чуть сдвинуть темп. Только чуть-чуть, едва заметно! Чтобы всё продолжало звучать идеально!.. А сейчас повторяй, повторяй и повторяй!.. Медленнее, повторяй, медленнее, повторяй!..

И тут Пан всё понял. Понял, зачем Феликс Маркович продолжал ездить в училище после увольнения. Наверное, тот и сам этого не осознавал. А приезжал он потому, что хотел работать любой ценой. Приезжал, чтобы испытать самого себя: сможет ли он переступить через свою гордость, попросить прощения у директора и вернуться на его условиях? Приезжал, чтобы в очередной раз пройти мимо кабинета Просняка в надежде, что на этот раз хватит смелости. Но каждый раз находил причины этого не делать. Быть может, мейстерзингеры и были этой причиной? Потому что заражали его своим пофигизмом? Или просто отвлекали его своим обществом и заставляли вновь и вновь откладывать задуманное на потом?

Но однажды Феликс Маркович Нежин сломался. Быть может, вчерашний концерт так повлиял на него. Ведь сегодня же воскресенье, и директора нет на рабочем месте. Значит, Нежин звонил ему домой. Он не стал откладывать, потому что боялся передумать. Решимость накопилась в нём и требовала незамедлительных действий. Он просто не мог больше тянуть. Надо было сделать это сейчас или никогда. И он позвонил, получил нового ученика и зал в воскресенье. Потому что директор торжествовал победу. Ведь он был прав, когда кричал давеча: «Вернёшься как миленький! Прибежишь и на коленях будешь прощения вымаливать!»