Встречного ветра! - [7]

— Слово это чисто женское, — растерянно буркнул я.

Раиса посмотрела на меня, как вожатая на непонятливого пионера: в любви нет по-мужски или по-женски, есть по-человечески, когда откровенных слов, нежности и желаний никто не стыдится и не скрывает. Любовь заставляет одного человека чутко чувствовать настроение и душевную боль другого, а у нас этого не получилось.

— Мы завтра же подадим заявление!

— Зачем? — с болью в голосе спросила она. — Чтобы жить под одной крышей чужими людьми и всю жизнь обманывать друг друга искусственной нежностью, вниманием и доверием. Я не хочу подменять чувства привычками. — И беспомощно, просительно добавила: — Заставь меня поверить, убеди, докажи!

Пока я раздумывал, как и чем убедить ее в искренности моих чувств и порядочности побуждений, в университет пришло письмо из милиции с сообщением о расколотой витрине.

Военкомат. Призывной пункт. Военный духовой оркестр на перроне. Трудности воинской службы я переносил, как и положено по уставу, с достоинством и честью.

Только после демобилизации я узнал, что еще в прошлом году Раиса вышла замуж за Томаса…

Впрессовывать утюгом в ткань полиэтиленовую пленку дело нетрудное, но утомительное, и домой я возвращался поздними вечерами. Однажды вечером, едва я успел снять в коридоре куртку, из кухни вылетела «герцогиня» в тонком черном свитере, в короткой замшевой юбочке и в сапожках на крепких ногах. Симпатичная, стройненькая, она еще по-девчоночьи мило косолапила. Следом за ней в коридор вышла мама и укоризненно сказала, что я уже взрослый и надо хорошенько подумать, прежде чем учить этому девочек.

— Чему это? — глупо переспросил я, пытаясь угадать, что могла наплести эта легкомысленная сумасбродная девчонка.

— Не девичье это дело — летать!

Я облегченно вздохнул, помог девчонке надеть легкое демисезонное пальтецо и открыл дверь.

На улице было морозно. Лилька присмирела, но снег под ее сапожками скрипел звонко и радостно. Я сурово откашлялся, собираясь раз и навсегда поставить крест на нашем знакомстве, но Лилька торопливо заговорила, что она не навязывается, однако в прошлый раз я пригласил ее летать, вот она и пришла узнать…

— У тебя на это времени не хватит.

— Чего другого, а времени у меня предостаточно!

Я вспомнил рассказ агрессивного мотоциклиста о том, что ее исключили из школы. В своем тонком пальтишке она зябко ежилась, пританцовывала, постукивая ногой по ноге, выглядела маленькой и жалкой.

Утром я рассказал о девчонке Глебу, надеясь услышать от него категорическое «нет!». Но он подумал и, будучи не особенно разговорчивым, неопределенно пожал плечами, оставляя за мной право решить этот вопрос.

В обеденный перерыв я сидел в кабинете директрисы, худощавой женщины в строгом сером платье, с холодными серыми глазами и гладко зачесанными русыми волосами. В ее уверенном голосе слышались властные нотки.

— Вы имеете в виду Лилию Белую? — Директриса устало закрыла глаза ладонью. — Недавно сюда уже врывался один защитник… Ну что я могу сказать? Девчонка она энергичная, общительная, играет в волейбольной команде. Отношения с одноклассницами ровные, особенной дружбы ни с кем не водит, все больше с мальчишками.

— Не за это же ее исключили?

— Никто ее не исключал, — досадливо поморщилась директриса. — Вы ближе к ней по возрасту, наверное, и по интересам, помогите мне разобраться! Понимаю, рождается человек, но это оригинальничанье, максимализм, категоричность! Очень уж своеобразная, я сказала бы, противоречивая натура. Преподаватель литературы у нас часто болеет, его уроки веду я и могу сказать, что девочка начитанна, может самостоятельно мыслить, некоторые суждения очень оригинальны. Но существуют же границы возможного! Например: для девушек установлена единая школьная форма, а Белая посещает занятия в этакой фривольной юбочке, фартучек чисто декоративный. — Она пододвинула к себе лист бумаги, поставила на нем галочку. — В школе масса положительных мальчиков, спортсменов и отличников учебы, а она дружит только с «трудными», как говорится, ребятами. Девушка в компании, где шум, грубость, ужасный жаргон. Это печальное зрелище… Болезни самоутверждения у большинства проходят, у некоторых перерастают в обесценение чувств и пошлое упрощение отношений, а Белая выпускница. Я дважды пыталась поговорить с ней по душам, но встретила только дерзость. К своему стыду, во второй раз сорвалась, накричала… Господи, на собственную дочь нервов не хватает! — Она беспомощно развела руками, и я увидел просто пожилую усталую женщину. — А вы пришли заступаться?

— Откровенно говоря, да.

— Скажите ей, чтобы не делала глупостей. В конце концов, не могу же я бегать по городу за каждой ученицей!

Вечером, как и договорились, Лилька пришла в читальный зал библиотеки. На Глеба она посмотрела искоса: можно ли, дескать, верить? Сделала корявый реверанс. Глеб угрюмо насупился.

В зал вошла Люба. Лилька тихо сказала:

— «Натура слабая, сотканная из грации и чувствительности».

Пока девушки знакомились, мы сдвинули в сторону столы и расстелили на полу парус. Лилька пощупала парашютную ткань, накинула уголок себе на плечо, словно собиралась шить платье и прикидывала, идет ли ей эта расцветка. Потом посмотрела на Глеба через полиэтиленовую пленку и с сомнением сказала, что на этом вряд ли можно летать.