Встречаются во мраке корабли - [15]
— Ох, нет, ничего ты не должна. И я не должен.
— Но тебе хочется, у тебя такое хобби.
— Возможно.
— И у нее нечто похожее. Тоже хочет, чтобы все ее любили.
— Каждый любит быть любимым.
— Кокет. Альтруист. Благодетель по призванию.
Он словно слышал Альку…
— Чего ради ты занялся мною?
— А что, ты не веришь в бескорыстные душевные порывы, в симпатию, доброжелательность?
— Откуда вдруг симпатия ко мне? Ты что, меня знаешь?
Павел нахмурился: снова эта постоянная оборонительная позиция при отсутствии атаки.
— Но у меня нет никакого повода не любить тебя, ничего плохого ты мне не сделала.
— Так, значит, христова любовь к ближнему? А может, ты и есть святой апостол Павел?
— Почему бы и нет? Могу быть и святым Павлом. Оружием его было слово… Согласен. Эта личность мне по душе.
— Так вот почему ты бросился вчера поднимать нянины четки?
Все же заметила… Они сидели втроем за столом, у няни упали четки прямо к ногам Эрики, а та, не дрогнув, спокойно смотрела, как старушка, кряхтя, пытается поднять их с пола. Павел вскочил, обошел стол и подал няне четки.
— Я уверен был, что ты их поднимешь, они ведь рядом лежали, у твоих ног.
— Мне не пришло в голову.
— Тут нечему приходить в голову. Должен быть рефлекс.
— У меня нет таких рефлексов.
— Чепуха. Не хочешь их иметь, это возможно. Жизнь ведь складывается из мыслей и рефлексов.
— Моя нет.
— Почему ты считаешь себя исключительной? Может, ты вовсе не так уж оригинальна.
— Я не считаю. Я действительно другая.
— Откуда эта уверенность? Ты что, пыталась влезть в чужую шкуру? Знаешь, что чувствуют другие люди? Нет ведь, только себя и видишь. Прячешься, как улитка в раковину, а вокруг — люди. Может, тоже несчастные, тоже одинокие?
— Тоже? Я, выходит, несчастная? Откуда ты взял?
— Что, ошибаюсь?
В том, как нервно стала она искать сигарету, он усмотрел желание отвертеться от ответа. Наступило молчание.
— Замучил ты меня, — вдруг сказала она.
— Извини. Вернемся к началу нашего разговора. Ты рассказала мне детское свое воспоминание. Как ты считаешь, оно приятное или неприятное?
Эрика закурила, помолчала немного, а затем ответила, совсем уже спокойно:
— Знакомо ли тебе такое… — Она задумалась, подыскивая слова. — Проводишь, например, где-нибудь каникулы. Вроде бы все хорошо. А потом узнаешь, что во время этих каникул кто-то все время насмехался над тобой, или обманывал тебя, или… Ну, не знаю… И с той поры совсем иначе вспоминаешь те каникулы.
— Понимаю. Приятное воспоминание стало неприятным.
Эрика кивнула головой.
— И так во всем, — вдруг сказала она.
Павел почувствовал гордость: пациентка проникается доверием, что-то уже говорит о себе. Он поднял глаза и, словно на стену, наткнулся на ее хмурое, замкнутое лицо. Ему стало не по себе: выходит, свалял дурака? Вспомнилась Алька — уж кто-кто, а она сейчас поиздевалась бы над ним. Это она выдумала как-то «святого Павла». Забавно, что Эрика, не подозревая об этом, так же его окрестила. И тоже с издевкой.
Он оглядел эту прокуренную, захламленную конуру и представил себе Алькину комнату — яркие подушки на кушетке, букет в красивом медном кувшине на полу. А этот ее шик! Несомненно, Алька была самой модной девушкой года. Холодная, но чувственная, опытная в отношениях с молодыми людьми, веселая и насмешливая, податливая и немного злая. А тут…
— Как это во всем? — спросил он, наперед зная, что Эрика не ответит на этот вопрос. Явно ведь жалеет о сказанном.
Он снова поднял на нее глаза и вздрогнул: за несколько секунд, пока мысли его бродили далеко отсюда, что-то изменилось в ней — серые глаза ее сверкали, как у разъяренной кошки.
— Эй, Павел, а ты заметил, что она морит голодом зверей?
Выстрел был настолько неожиданный, что Павел остолбенел. Крутой, однако, вираж совершила Эрика! Выглянула наружу и теперь любой ценой хочет скрыться за дымовой завесой.
— Что ты плетешь? — сказал он, не в силах скрыть раздражение. — Ты ведь жаловалась, что для зверей она и фарш достает.
— Идиот! Это напоказ, понимаешь? Просто ты легко попался на удочку, как и все прочие.
— Зачем ты лжешь, Эрика? Не морит она голодом зверей, и ты отлично это знаешь. Может, у нее много других недостатков, может, она и впрямь пытается выдать себя за кого-то другого. Но этого не делает. Ты сочиняешь.
— Большой, а дурачина ты, простофиля и ничего не понимаешь. Думал: «Поговорю с ней, и она тут же изменится. Этакой примерной девочкой станет, паинькой». Жаль твоего времени — уж поверь мне.
Павел сидел у себя. Просматривал газету, но глаза его лишь скользили по буквам, а в голове звучала фраза, которую он услышал пару дней тому назад и которая никак не оставляла его в покое: «Большой, а дурачина ты, простофиля». И это сказала ему девочка… Неважно, права ли Эрика, важно, что таким она его увидела. От простофиль не принимают ни предостережений, ни советов. Над простофилей смеются, и никому не придет в голову считаться с его мнением. Короче, все сыгранное им сыграно плохо. Он не сумел как следует поставить себя с Эрикой. Ни на грош не завоевал ее авторитета. Иначе говоря, зря тратил тут время.
И все же за этими мыслями таилась слабая надежда, что, может, слова Эрики продиктованы обычным для нее стремлением к самозащите, страхом перед вторжением в ее душу, в ее комплексы и драмы. Но на этой надежде много не построишь. Она права, черт побери. Простофиля он. Старый дурень.
Этим летом Саммер Эверетт отправится в Прованс! Мир романтики, шоколадных круассанов и красивых парней. На Юге Франции она познакомится с обаятельным Жаком… Или она останется дома в Нью-Йорке… Скучно? Едва ли, если записаться на курс фотографии вместе с Хью Тайсоном! Тем самым Хью Тайсоном, в которого она давно влюблена. Этим летом Саммер будет невероятно счастлива… и невероятно разбита. Ведь от себя не убежишь, как и от семейных секретов, которые ей предстоит раскрыть.
В августе 42-го герои повести сумели уйти живыми из разбомбленного города и долгие месяцы жили в эвакуации, в степном заволжском селе. Но наконец в апреле 1943-го сталинградские дети стали возвращаться в родной дом и привыкать к мирной жизни — играть, дружить, враждовать, помогать друг другу и взрослым.
«Встретимся на высоте» — третья книга тюменской писательницы для подростков. Заглавная повесть и повесть «Починок Кукуй», изданные в Свердловске, уже известны читателю, «Красная ель» печатается впервые. Объединение повестей в одну книгу не случайно, ибо они — о трех юных поколениях, неразрывно связанных между собою, как звенья одной цепи. Тимка Мазунин в голодные двадцатые годы вместе с продотрядом заготавливает хлеб в глухих деревнях одной из уральских волостей и гибнет от рук злобствующих врагов.
«Я всегда хотел убить небо, с раннего детства. Когда мне исполнилось девять – попробовал: тогда-то я и познакомился с добродушным полицейским Реймоном и попал в „Фонтаны“. Здесь пришлось всем объяснять, что зовут меня Кабачок и никак иначе, пришлось учиться и ложиться спать по сигналу. Зато тут целый воз детей и воз питателей, и никого из них я никогда не забуду!» Так мог бы коротко рассказать об этой книге её главный герой. Не слишком образованный мальчишка, оказавшийся в современном французском приюте, подробно описывает всех обитателей «Фонтанов», их отношения друг с другом и со внешним миром, а главное – то, что происходит в его собственной голове.
Книга о детдомовском пареньке, на долю которого выпало суровое испытание — долгая и трудная дорога, полная встреч с самыми разными представителями человеческого племени. Книга о дружбе и предательстве, честности и подлости, бескорыстии и жадности, великодушии и чёрствости людской; о том, что в любых ситуациях, при любых жизненных испытаниях надо оставаться человеком; о том, что хороших людей на свете очень много, они вокруг нас — просто нужно их замечать. Книга написана очень лёгким, но выразительным слогом, читается на одном дыхании; местами вызывает улыбку и даже смех, местами — слёзы от жалости к главному герою, местами — зубовный скрежет от злости на некоторых представителей рода человеческого и на несправедливость жизни.