Вспышка. Книга 1 - [140]

А началось все с ее зубов, на которые ей ставили коронки в Калифорнии, слишком быстро и оттого слишком болезненно. Она тогда же начала худеть благодаря ежедневным физическим упражнениям и самому настоящему голоданию. Утреннее взвешивание показало, что она потеряла последние из двенадцати фунтов, на которые должна была похудеть, и теперь весила 120 фунтов при росте пять футов девять дюймов. Это было вовсе не легко. За последние полтора месяца она каждый день ложилась спать голодной. И не могла заснуть из-за изнуряющей физической боли. Когда она давала согласие на операцию, ей и в голову не могло прийти, что это будет так болезненно или сопряжено с постоянным унижением.

Самой тяжелой оказалась операция по изменению формы носа. Для того чтобы придать ему новую форму, ее нос сначала сломали, а затем реконструировали, обернув лицо нескончаемо длинным и тонким абсорбирующим бинтом. Сквозь неясный туман местной анестезии она слышала, как хрустнул нежный хрящ ее носа и заскрежетал скальпель. Даже сейчас при одной мысли об этом она вздрагивала. Потом, когда тампоны были убраны, ее целых двое суток рвало. И это она тоже перенесла молча, и, хотя Луис Зиолко все это время ни на шаг не отходил от нее и они окончательно подружились, Тамара бы предпочла, чтобы с ней была Перл, а еще лучше Инга, которой она могла бы излить свои страдания. Но тяжелее всего оказалось то, что доктор Затопек не разрешал ей даже мельком увидеть себя и свой «новый» нос. Зеркала в клинике находились под замком и ревностно охранялись – извлекали их лишь тогда, когда пациент признавался физически и психологически готовым увидеть свое отражение; даже ее пудреница и ручное зеркальце, которые она среди прочих вещей привезла с собой, были по прибытии конфискованы.

– Пока еще слишком много отеков и синяков, – со свойственной ему резкостью заявлял доктор Затопек. – Я разрешу вам взглянуть на себя, лишь когда сочту, что вы к этому готовы. И ни минутой раньше. – На этом обсуждение было закончено. Доктор Затопек отказывался выслушивать ее возражения, а медперсонал был суровым и неподкупным.

Она не помнила, чтобы когда-либо испытывала такое разочарование.

За этим последовала виртуозная глазная операция: руководство «ИА» пришло к заключению, что ее глаза несколько различались по форме, и на экране при съемках крупным планом этот дефект был гораздо заметнее.

Но теперь наконец с хирургией покончено. С минуты на минуту должны были снять бинты. Тамара не слышала приближающихся за дверью торопливых шагов доктора Затопека, поскольку бинты заглушали все звуки, кроме самых громких, но она увидела, как Зиолко, Скольник, Макс Фактор и медсестра выжидающе обернулись в сторону двери.

Она затаила дыхание и прошептала короткую молитву. Дверь отворилась, и в комнату вошел доктор Затопек. Сердце ее бешено колотилось, голову сжало как тисками. В надежде, что боль поможет ей справиться с нараставшей истерикой, она глубоко вонзила ногти одной руки в ладонь другой.

Кого теперь она будет видеть, смотрясь в зеркало?

Себя? Или незнакомку?

Не прошло и десяти минут, как вызывающие зуд бинты были сняты, но прошло еще целых три дня, прежде чем Тамаре наконец разрешили посмотреть на себя в зеркало. На этот раз запрет исходил не от доктора, а от Оскара Скольника.

– Не хочу, чтобы у тебя сложилось неправильное представление, – объяснил он. – Сначала надо заняться твоим макияжем и прической. Ты так долго ждала, какое значение могут иметь еще несколько дней?

Огромное, с грустью подумала она: часы и дни тянулись невозможно медленно. Время словно остановилось.

Когда наконец настала великая минута, доктора Затопека с ними не было. Он сказал, что умывает руки.

– У меня есть более важные дела, чем эта ваша глупая затея, – многозначительно заявил доктор, обращаясь к удивленно поднявшему брови Скольнику. – Чем скорее эта комната будет свободна, тем скорее сюда сможет въехать кто-то, кто действительно нуждается в моей помощи.

И с этими словами он захлопнул за собой дверь.

Резкие слова доктора и его суровый тон несколько обескуражили Тамару, но, к счастью, ненадолго. На страдания у нее не оставалось времени, а кроме того, Оскар Скольник оказался настоящим фокусником, вынимавшим из шляпы один сюрприз за другим. Впервые за шесть недель Тамара еле стояла на ногах от возбуждения. Ей нравилась вся эта суматоха. Из Рима был выписан парикмахер, чтобы осветлить, покрасить, постричь и уложить ее волосы, а Макс Фактор все эти три дня провел взаперти в своей комнате, создавая специально для нее макияж, который подходил бы ей наилучшим образом. И вот теперь он тщательно и искусно накладывал, стирал, подправлял и вновь накладывал грим. Все это время Оскар Скольник ходил кругами вокруг, как акула или молодой отец в ожидании первого ребенка, – беспрестанно выкрикивая команды или выдавая бесчисленные советы. И лишь Луис Зиолко молча сидел рядом, подбадривая ее то улыбкой, то нежным пожатием руки.

Прошло еще несколько томительных часов, прежде чем Скольник в конце концов коротко кивнул головой. Кивок был воспринят как молчаливый сигнал: Макс Фактор отложил в сторону свои кисточки, кремы, лосьоны и карандаши, а Зиолко облегченно вздохнул, просиял, поцеловал ее в щеку и поднялся со стула. Не говоря ни слова, мужчины вышли вслед за Скольником, напоминая при этом утят, послушно следующих за мамой-уткой, и в комнату торопливо вошла пухлая горничная с приятным лицом, чтобы помочь Тамаре одеться. При виде Тамары женщина остановилась как вкопанная и широко раскрытыми глазами уставилась на нее.