Всемирная спиртолитическая - [6]

Революция застала Ермакова в КПЗ отделения внутренних дел поселка Лабытнанги. Как жертву преследований со стороны свергнутого антинародного режима, его немедленно освободили вместе с десятками других местных алкоголиков, назначив ему пожизненное пособие — ящик спирта ежемесячно.

В начавшейся вскоре гражданской войне Чопик занял по отношению к воющим сторонам позицию вооруженного нейтралитета. Сколотил из бывших кваспромовских алкашей-вахтовиков большую анархическую банду, назначил себя атаманом, принял титул Верховного правителя всея Таймыра и Нового Уренгоя с окрестностями и пустился во все тяжкие. Вечно пьяные, злые, небритые, вооруженные до зубов, анархисты нападали на становья оленеводов, появляясь всегда внезапно в самых отдаленных местах, грабили ненцев, отбирали у них спирт, тушенку, жрали собак, прерывали транспортное сообщение между зимовьями, портили баб, оленей, тюленей…

Впереди на запряженных черными оленями санях, в черной папахе, в черной бурке, с маузером в кобуре, на медвежьей шкуре выезжал сам батька, сзади, тоже на санях, мчались остальные анархисты. Строчили пулеметы, ржали олени, летела из-под копыт мелкая снежная пыль, плескались на ветру черные знамена с черепами, транспаранты с надписями «Наш дом — Кваспром», далеко по заснеженной тундре разносился хриплый голос установленного на передке граммофона, гремела из подключенных к нему усилительных колонок залихватская, разудалая песня: «И тут и там, и тут и там я выпью весь “Агдам”…» Дамы в песцовых шубах и оленьих пимах с визгом разбегались кто куда…

Ненцы атамана не любили и очень боялись. Звали его не иначе, как Черный Беспредел и всячески старались изловить. Однажды темной вьюжной ночью, возвращаясь из очередного рейда, банда попала в тундре в засаду. Лишь немногим кваспромовцам удалось вырваться из окружения. Спасаясь от погони, мертвецки пьяный атаман вывалился на повороте из саней, получив в задницу заряд соли из дробовика.

Эта маленькая неприятность спасла ему жизнь — разъяренные аборигены с диким улюлюканьем проскакали мимо на своих собачьих упряжках и, догнав Чопиковы дровни, покроили всех бывших в них алкашей на ремешки для вожжей. К утру Чопик дополз до какой-то яранги. Там его, умиравшего от интоксикации, подобрал местный шаман — дядя Вася, старый алкаш, тоже бывший слесарь, сбежавший еще при Гробачеве из ЛТП в тундру в поисках смысла жизни. Он вылечил бедолагу «Прусским Севером», настоянным на женьшене и мухоморах, смешанным с огуречным лосьоном, плюс две таблетки аспирина. Отлежавшись у него пару месяцев, Ермаков уехал в Архаровск. Устроился кондуктором в трамвайно-троллейбусный парк, поселился в подвале соседнего с местом работы дома. Ближе к лету Совет рабоче-крестьянской опохмелки бросил клич: «Все в спиртотряды! Республике нужен спирт! Революционные рабочие столицы загибаются без спирта!»

Чопика, как самого опытного и сознательного деповского алконавта, направили в сформированный из работников городского управления пассажирского транспорта спиртотряд — комиссаром по идеологии. Все лето носился он по районам, собирая по деревням спирт, выскребывая все до последней поллитры, перевыполняя планы спиртозаготовок и сурово, по законам военного времени, расправляясь с вредителями и саботажниками. Однажды, уже в сентябре, в грязь, в распутицу возглавляемый им спиртотряд подвергся нападению восставших против «произвола комиссаров и красного беспредела» местных алкоголиков. Вооруженные топорами и бензопилами лесорубы превосходящими силами до трех бригад атаковали направлявшийся в Архаровск обоз, пытаясь отбить экспроприированный у них в леспромхозе самогон.

Проявив чудеса храбрости и героизма, комиссар спас единственную уцелевшую в перестрелке двадцатипятилитровую стеклянную бутыль с самогоном, грудью закрыв ее от бьющихся в истерике алкашей. Один из питерских хмитьков позднее даже посвятил этому событию картину (сливочное масло — холст, в рамке из старого плинтуса) под названием «Спиртотряд». Видевшие ее в одном из питерских подвалов отзывались о ней с восторгом. На переднем плане изображен был в буденновке, в распахнутой настежь шинели, в поддетом под низ драном тельнике Чопик, отбивающийся от наседающих со всех сторон лесорубов, собственным телом заслонивший драгоценную бутыль от направленных на нее жадных, трясущихся с похмела рук, судорожно сжимающих закоченевшими пальцами помятые жестяные кружки… Рядом виднелись перевернутые в снег дровни, осколки битого бутылочного стекла, безжизненные тела пьяных вусмерть спиртотрядовцев с посиневшими от избытка выпитой сивухи лицами. И над всем этим хаосом, как символ несгибаемой воли и беспредельного пьянства, гордо развевался пробитый пулями, разорванный, овеянный славой спиртотрядовский транспарант с намалеванными на нем аршинными корявыми буквами словами «Спирт в помощь!». Самому герою картина тоже понравилась, он целыми днями фотографировался на ее фоне с посетителями салона, раздавал автографы направо и налево, охотно угощался коньяком и водочкой.

Так продолжалось до тех пор, пока явившиеся из столицы курсанты Высших антиалкогольных курсов и части Засранцевской танковой дивизии не разогнали местный Спиртсовет и не навели в городе на Неве железный демократический порядок.