Всемирная история болезни - [130]
– Я не знаю, я побоялась зайти, я только увидела открытую дверь…
– Ваш муж, мадам…
– Я не знаю, где муж. К телефону он не подходит. Ни к одному.
– Ваш муж, мадам, – повторил инспектор всё с той же интонацией вопроса и многоточия. Потом как-то чего-то передумал и спросил: – У вашего мужа были враги?
Надя замялась. Очень не хотелось рассказывать всё-всё, а по частям будет непонятно.
– Ну, враги вряд ли, а какие-нибудь недоброжелатели – наверное. У кого их нет?
– И вы можете кого-нибудь назвать? Хотя бы предположить?
– Предположить, кто мог… ограбить нашу квартиру? – и вдруг почему-то задрожала, вытянулась, глядя в каменное лицо инспектора. – Простите… Или я чего-то не поняла?
– Кто бы мог убить вашего мужа? – наконец решился тот, потихоньку прикидывая, какая из женских естественных реакций дальше последует.
Надя не упала в обморок и не закричала.
– Убить? Вы хотите сказать…
– К величайшему нашему прискорбию, мадам. Сядьте, выпейте воды. Сегодня вечером, когда Поль Деррида после службы садился в машину… Да вы сядьте, пожалуйста. Какой-то молодой мужчина выстрелил в него. И скрылся. Вот, выпейте.
– Да не хочу я ни пить, ни сидеть. Что за идиотские стереотипы! – взбрыкнула Надя. – Так вы имеете в виду, что Поль умер? От какого-то одного дурацкого выстрела?
– Прямо в сердце, мадам. К сожалению.
– А я так всегда боялась, что он умрёт от диабета, – совсем не к месту вылезло откуда-то у Нади. Она притиснула руками голову с двух сторон. А потом ещё: «У Шарлотты хоть ещё двое осталось». – А может, ошибка? С чего вы взяли, что это он?
Инспектор позвал кого-то, какого-то помощника, а её попытался утешить:
– Может быть, и ошибка. Вам надо съездить на опознание, мадам. А вот вещи и документы, которые были найдены на убитом.
Помощник показывал ей на некотором расстоянии, в руки не доверяя. Документы его, а… Не было ли…
– Простите, а не было ли такого, типа амулета, такого талисмана… Чёрного, в виде рыбьего хвоста?
Инспектор с помощником невинно переглянулись. Не было, точно.
– А это ещё что такое? – с начинающим наконец проклёвываться ужасом спросила Надя.
– Это, мадам, простите… – инспектор попытался что-то скорбное изобразить на лице, а вышла пошловатая и циничная улыбка. – Это то, что лежало у пострадавшего в левом нагрудном кармане. То, куда как раз и попала пуля. К сожалению, от выстрелов это не предохраняет, пуленепробиваемых презервативов ещё не придумали.
Даже помощника покоробило. А Надя хотела ударить этого паскудного инспектора по лицу, но возразила довольно спокойно:
– Значит, это не он. Поль никогда не пользуется презервативами.
– Не смею вам возражать, мадам. Вы в состоянии сейчас поехать на опознание?
– На опознание?
И пока инспектор успел опомниться, Надя вцепилась ему одной рукой в край воротника, а другой два раза туда-сюда ударила его по обеим щекам. Причём била она не ладонью, а кулаком, потому что всё ещё прятала внутри, под пальцами, бесценное исомское сокровище. Помощник бросился своему шефу на помощь, по всему полу разлетелись вещдоки: автомобильные права Поля, листы из его родословной вперемешку с листами меню, фотографии каких-то незнакомых людей, рыб, оленей и птиц. Но Надя в своей истерике уже ничего не видела и не осознавала.
20
Перелёт Париж – Петербург был довольно облачным перелётом. Но и приземлившись, Надя по-прежнему видела перед глазами одни облака, всё ещё плохо понимая, что происходит.
Шофёр Пьера встретил её в Пулково и отвёз домой, в особняк в Озерках. Самого деверя она в тот день так и не увидела: у него была тренировка перед важным матчем. А она рано легла спать. Да и боялась его снова видеть, помня, как сильно он похож на Поля.
Схожу на этот идиотский стадион, отдам кому следует этот проклятый рыбий хвост – и к маме в Можайск. И потом меня ни в какой Париж калачом не заманишь, – так думала, хотя знала, что много ещё предстоит неприятной возни с полицией, нотариусами, с завещаниями там, имуществом всяким.
Спала она теперь подолгу, мрачно, без снов. Так что Надино утро пришлось на среднепетербургский обед, а после раскачки и кофе вовсе пора было собираться на решающий матч.
Больше всего теперь Надя боялась потерять рыбу теперь, на последнем этапе. Когда из-за неё уже столько выстрадано и потеряно. И не пресловутый конец света пугал – просто не хотелось подводить других людей. Ведь те двое, что ждут её на стадионе, наверняка во всякие там воронки свято верят. И ждут. Её, Надю.
Подходя к стадиону, влилась в поражающее однообразием человеческое месиво. Оно кишело кишмя, ревело ревмя, гудело гудьмя и прочие безобразия творило творьмя. В какой-то момент Наде стало казаться, что эти люди при всей своей патологической занятости собой и предстоящей игрой с любопытством на неё оглядываются и пытаются рассмотреть. Может, я не по форме одета? Или по возрасту и по полу не подхожу? Да нет, вон великовозрастные девицы вроде меня, даже совсем взрослые тётки высаживаются из машин. Или у меня на лбу написано, что я родственница футболиста Дерриды?
Сначала Надя думала, что не будет смотреть матч – передаст рыбий хвост и уйдёт. Но потом всё же решила, что останется: бедному братишке Пьеру будет приятно, если она как бы поддержит его. Хотя ерунда это всё!
