Вселенная Тарковские. Арсений и Андрей - [49]

Способность увлекаться чем-либо и со всей страстью отдаваться этому увлечению в полной мере проявила себя и в астрономических штудиях Арсения Александровича. Он собрал весьма богатую библиотеку, куда входили редкие книги по теории, истории и практике астрономии, активно участвовал в работе Всесоюзного астрономо-геодезического общества, переписывался с учеными и строителями телескопов, более того, он приступил к самостоятельному изучению теории относительности Альберта Эйнштейна, а также теории «расширяющейся вселенной» Александра Фридмана.

В своей записной книжке Тарковский рассуждал: «Вопрос о количестве мер нашего мира – один из наиболее загадочных и волнующих человека ХХ века. В каком измерении мы живем? Что вообще считать измерением? Подвижна ли наша Вселенная и в чем заключается основной импульс, ее двигающий? Эйнштейн с его теорией сокрушил привычные, покойные, давно установленные принципы толкования основ мироздания, и человек с тех пор никак не приспособится соразмерять себя и космос в принципе, себя и космос в течение времени в новом, ошеломляющем своей очевидностью контексте и претерпевает неимоверные трудности в попытке соотнести это космологическое многомерное чудо с собственной крохотной, со всех сторон ограниченно «запертой» жизнью. Вселенная же Фридмана напоминает раздувающийся мыльный пузырь, у которого радиус и площадь поверхности непрерывно увеличиваются. Она постоянно растет и нуждается для заполнения своего пространства жизнью в новых членах, проявляясь в которых, движется дальше».

То обстоятельство, что Тарковский вышел на подобный, в конечном итоге философский уровень обобщений, позволяет предположить, что поэт, следуя изначально избранному пути, окончательно сокрушает (вслед за Эйнштейном) дольнее, тварное, созданное на потребу, обращаясь теперь лишь к далеким и непостижимым звездам как зримому символу Божественной чистоты. В данном случае уместным кажется вновь повторить слова Арсения Александровича, которые мы уже приводили в первой главе нашей книги: «Если бы меня спросили перед смертью: зачем ты жил на этой земле, чего добивался, чего хотел, чего искал и чего жаждал, я бы, не помедлив ни минуты, ответил: «Я мечтал возвратить поэзию к ее истокам, вернуть книгу к родящему земному лону, откуда некогда вышло все раннее человечество».

Обращение к расширяющейся Вселенной неслучайно, ведь этот образ как нельзя лучше представляет «родящее земное лоно», а поэзия становится в данном случае Словом, о котором в Евангелии от Иоанна сказано: «В начале было Слово, и Слово было у Бога, и Слово было Бог». Из этих слов Святого Евангелиста становится ясно, что бытие Божественного Слова имеет нетварный характер, Слову присуще изначальное существование вне времени Сотворенного Им мира. Бытийная связь Божественного Слова с первой Ипостасью Святой Троицы – Ипостасью Отца, однозначно говорит о Божественной природе Слова. Таким образом, по мысли поэта, его слово наполняет мертвое пространство жизнью, одухотворяет его, а он является певцом вселенной, в чьи уста Святым Духом вложен дар стихосложения.

На первый взгляд увлечение астрономией Арсения Александровича могло быть воспринято как буквальное перенесение свойственных всякому творческому человеку космологических соотнесений себя и вселенной, себя и времени, себя и вечности.

В этом смысле показательны воспоминания журналиста и кинодраматурга Анатолия Абрамовича Аграновского (1922–1984 гг.): «Это было прошлым летом. Поэт Арсений Тарковский пригласил меня к себе в Голицыно смотреть звезды. Он давно уже увлекался астрономией и чуть ли не все свои заработки тратил на покупку телескопов. Мы вытащили во двор одну из его таинственных труб, и он принялся шарить по темному небу. Потом и я был допущен к окуляру. Зрелище было сказочным. Владелец трубы показывал мне планеты и звезды с таким видом, будто он и сам причастен к их созданию. У него с ними были какие-то сложные отношения. Некоторые звезды он очень любил, другие, мне кажется, недолюбливал. Он чуточку играл со звездами, и было в этом увлечении зрелого человека что-то милое, мальчишеское».

Однако написанное еще в начале 40-х годов стихотворение «Звездный каталог» (мучительный поиск номеров, фамилий, имен, некоторые из которых, полустертые, записаны карандашом на обоях рядом с телефонным аппаратом, висящим в коридоре) позволяет взглянуть на новое увлечение Тарковского-поэта несколько с другой точки зрения:

До сих пор мне было невдомек —

Для чего мне звездный каталог?

В каталоге десять миллионов

Номеров небесных телефонов,

Десять миллионов номеров

Телефонов марев и миров,

Полный свод свеченья и мерцанья,

Список абонентов мирозданья.

Я-то знаю, как зовут звезду,

Я и телефон ее найду,

Пережду я очередь земную,

Поверну я азбуку стальную:

– А-13-40-25.

Я не знаю, где тебя искать.

Запоет мембрана телефона:

– Отвечает альфа Ориона.

Я в дороге, я теперь звезда,

Я тебя забыла навсегда.

Я звезда – денницына сестрица,

Я тебе не захочу присниться,

До тебя мне дела больше нет.

Позвони мне через триста лет.

И вот эти триста лет проходят, и раздается телефонный звонок.