Вселенная Тарковские. Арсений и Андрей - [50]

Отец откладывает карандаш, снимает очки, встает из-за стола и возвращается в дом.

Здесь в узком коридоре, где никогда не выключается лампа-дежурка, на стене висит телефон.

Отец снимает трубку.

Это звонит Андрей, он вернулся из экспедиции, голос его весел, он спрашивает, когда можно приехать в Голицыно, потому что хочет о многом поговорить и многое рассказать.

Отец отвечает, что в любое время, ведь он всегда рад сыну, и Андрей приезжает на вечерней электричке.

Они будут разговаривать всю ночь.

Сын будет эмоционален и многословен.

Отец молчалив, сосредоточен и задумчив.

Может быть, оттого, что он совершенно увидел в Андрее себя, или потому что провел эту ночь без звездного неба, так и не расчехлив стоящий на чердаке телескоп.

Из книги Андрея Тарковского «Запечатленное время»: «В статическом напряжении страсти обретают максимальную остроту и проявляются более наглядно и убедительно, чем в условиях постепенных изменений. В силу такого рода пристрастий я и люблю Ф.М. Достоевского. Меня больше интересуют характеры внешне статичные, но внутренне напряженные энергией овладевшей ими страсти».

На следующее утро Андрей уезжает в Москву, а отец потом еще долго в полном оцепенении сидит на скамейке перед домом, не имея никаких сил работать. Приходит в себя лишь после обеда.

Следующий телефонный звонок раздастся теперь, надо думать, вновь через триста лет.

Значит, время еще есть…

Из статьи критика и литературоведа Сергея Чупринина «Арсений Тарковский: путь в мир»: «Я бессмертен, пока я не умер…» – вот поэтическое кредо Арсения Тарковского, вот ядро его концепции времени, его собственное слово в традиционных и давнишних для мировой поэзии спорах о коренных проблемах бытия, о смысле человеческой жизни и назначении личности. Да, человек смертен, соглашается поэт. Да, никому не дано перенести свою душу за грань физического небытия. Но пока человек жив, он вправе ощущать себя сверстником вечности, разомкнувшим границы времени и навстречу прошедшему, и навстречу грядущему. Человек и силен способностью духовное пространство собственной жизни расширить до бесконечности, своим личным опытом объемля опыт всей человеческой истории и культуры. Подобно тому как соприкосновение с Землею сообщало Антею непобедимость, культура и история, материализовавшиеся в Слове, сообщают поэту бессмертие, неподвластное жестокой воле природы, ибо это бессмертие повинуется иным, нежели физические, законам – законам духа».

Эгоцентричная концепция вселенной, которая расширяется вместе с человеком (если он, конечно, способен к саморасширению), вместе с его духовным миром, вместе и изреченным им словом, ведь данное ему слово есть прообраз Слова Божия. Другое дело, что не всякий может это осознать в полной мере, совершенно подчинив свое «я» этому возложенному свыше послушанию – создавать поэтический текст.

Тарковский осознает и подчиняет:

Мне моего бессмертия довольно,

Чтоб кровь моя из века в век текла.

За верный угол ровного тепла

Я жизнью заплатил бы своевольно,

Когда б ее летучая игла

Меня, как нить, по свету не вела.

Андрей едет в полупустой электричке.

Он смотрит в окно, за которым пролетают перелески, навалы гравия на полосе отчуждения, проносятся дачные поселки, бараки путевых рабочих, платформы Жаворонки, Перхушково, Пионерская, Одинцово.

Яркий солнечный свет режет верхушки деревьев, и возникает такое впечатление, что языки пламени бьются в стекла поезда, расползаются по деревянным скамейкам, но не обжигают их, заполняя при этом вагон желтоватой дымкой, сквозь которую невозможно разобрать детали – рукоятки на раздвижных дверях, защелки на окнах, стеклянные крышки фонарей под потолком. Впрочем, это и не важно, когда думаешь совсем о другом, и не следует отвлекаться на несущественное.

Путешествие в утренней электричке в Москву происходит одновременно и наяву, и во сне.

А может быть, все плывет перед глазами потому, что и не спали толком, потому что беседовали с отцом всю ночь, сидя на скамье перед домом под звездным небом. Однако это собеседование не принесло облегчения. Очень точное слово – «собеседование», как при поступлении в институт или приеме на работу, когда один должен доказать другому, что он достоин. Спустя годы Андрей Тарковский признается: «Чем больше я его (отца) не вижу, тем становится тоскливей и страшней идти к нему. У меня явные комплексы в отношении родителей. Я не чувствую себя взрослым рядом с ними. И они, по-моему, не считают взрослым меня. Какие-то мучительные, сложные, невысказанные отношения».

Электричка пролетает Отрадное.

Немногочисленные пассажиры напоминают сидящих на ветках птиц: дремлют, клюют носом, щурятся от яркого солнца.

Казалось бы, картинка вагона стоит перед глазами Андрея, но и в то же время дрожит, движется вокруг собственной оси, создавая при этом ощущение так называемого «мягкого фокуса», когда общее изображение следует додумывать, угадывая лишь важное, смыслообразующее.

Спустя годы, в 1980-м, Андрей Арсеньевич Тарковский приобретет Polaroid, устройство для получения мгновенных изображений, разработанное американской компанией Polaroid Corporation. Тогда – уже режиссер с мировым именем – он собирал материал для своей картины «Ностальгия», и поляроидные снимки, которые он делал сам, помогали нащупать пластическое решение будущего фильма.