Всегда настороже. Партизанская хроника - [17]

Сделав несколько шагов, Зетек тяжело вздохнул.

— Вы же меня знаете — я с людьми по-человечески… Эх, если бы знать, что это за люди! Трудные нынче времена…

— А почему вы сегодня пришли именно ко мне? — спросил вдруг Папрскарж.

Зетек от удивления даже остановился.

— К кому же мне идти, как не к вам? Уж передо мной-то вам нечего таиться… Вы же на участке пользуетесь полной свободой, готов руку дать на отсечение… Я ведь тоже кое-что знаю, можете мне не говорить… Если они и на вас, ученого человека, нагнали страху, что уж тогда и говорить…

Они приближались к Червенцу. Папрскарж замедлил шаг.

Зетек вдруг схватил его за рукав и потащил в кусты. Меж верхушек молодых берез, поднимаясь к ночному небу, пробивались струйки дыма.

Они присели за кустом боярышника и стали советоваться, как быть дальше. Самое простое, конечно, — открыто подойти к домику и поговорить с этими людьми. А там будет видно.

Громко насвистывая, Папрскарж вышел на полянку, на краю которой стоял туристский домик. Собственно говоря, это была скорее маленькая хижина. Папрскарж шел с беззаботным видом, но по спине у него бегали мурашки. Каждую минуту он ждал окрика или выстрела и тем не менее шел вперед.

У хижины заметил наскоро потушенный костер, от которого еще подымался легкий дымок. На костре на двух камнях стоял молочный бидон.

Папрскарж огляделся. Под деревом он увидел человека с автоматом. Дуло было направлено прямо на него. Ботинки с обмотками, длинная шинель, ремень с пряжкой. Солдат, опираясь о дерево, одной рукой придерживал автомат, а другой сигарету.

— Не бойся, — дрожащим голосом произнес Папрскарж, — я друг… пришел с добром…

Человек громко рассмеялся.

— А сам-то ты не боишься? — спросил он по-русски.

— Русский! — воскликнул Папрскарж. — Брат!

Он сделал несколько шагов вперед, но солдат остановил его, приставив ствол автомата к груди, и строго крикнул:

— Стой! Ты кто?

Папрскарж тщетно пытался вспомнить русские слова — был слишком взволнован. Но солдат понял его. Он ухарски сдвинул шапку на затылок стволом автомата, и на лоб упала прядь светлых волос. Потом повесил автомат за спину и похлопал Папрскаржа по плечу.

Папрскарж хотел было позвать Зетека, но это оказалось излишним: двое русских вывели его из кустов. Рот у него был завязан платком, и он лишь таращил глаза.

Все прояснилось. Правда, русских огорчило то, что Зетек наблюдал за ними еще с вечера, а они об этом и не подозревали. К тому же они, видимо, не очень-то доверяли ему — наверняка из-за его униформы лесного ведомства.

В бидоне на костре русские варили курицу.

— В этой посудине вы ее не сварите, — сказал Зетек, постучав пальцем по массивному бидону. — У вас есть еда?

Оказалось, что нет. Они продрогли. Одежда превратилась в лохмотья, это было видно даже в темноте. За плечами у них остался длинный, трудный путь. Питаться приходилось впроголодь, а идти — большей частью ночью.

Русских было четверо. Их самолет сбили, но им удалось совершить необыкновенное: выскочили у самой земли из горящей машины. Они хотели пробраться через Словакию к фронту.

В ту ночь Зетек еще раз пошел к Червенцу. Нес мешок с едой и обувь, потому что у летчиков она совсем развалилась. Каково же было его удивление, когда он увидел пустую хижину и не нашел никаких следов от костра. Зетек подумал было, что все это ему померещилось. Но тут из чащи вышел светловолосый летчик и с улыбкой приветствовал его.

Когда Зетек вернулся к летчикам, Папрскарж, надев старомодную длинную ночную рубаху, собирался ложиться в постель. Он продрог, ноги у него были ледяные, и он подумывал, не согреть ли воды для грелки. Но ему не хотелось будить Милушку, поэтому он быстро забрался под перину.

Сон, однако, не шел. Папрскарж лежал и удивлялся тому, как все хорошо обошлось.

«Значит, я все же впутался», — осознал он вдруг и улыбнулся. Впервые за долгое время он был доволен собой.

На другой день Папрскарж снова был во власти сомнений: верить или не верить? Да, это советские, но как поведет себя Зетек? Не рассказал ли он кому об этом?

Папрскаржу не так-то легко было забыть Гавранека и Фабиана. И не только из-за ужасных минут очной ставки: еще сильнее, пожалуй, на него подействовали их объяснения.

* * *

Колокол на башне костела бьет полдень. Около школы прохаживается Йозеф Папрскарж. Он обходит лужи, примечает, как люди с ним здороваются, поворачивается и идет обратно. Дожидается конца занятий. Неодолимая сила влечет его в школу, но он удерживает себя. Знает, что это только растравило бы старую рану, поэтому ходит неподалеку и слушает, как то усиливается, то ослабевает голос колокола.

Из школы вырывается толпа людей, и Папрскарж спешит к двери, чтобы не пропустить Граховеца. Увидев его, подходит к учителю, и они идут рядом.

— Мы не закончили разговор, начатый у родника, Руда.

— Да, не закончили.

Граховец удивленно смотрит на сияющего Папрскаржа, которому явно не терпится поскорее что-то выложить.

— Я знал, Йозеф, что ты придешь.

— Знал?

— Конечно. Знал, что ты придешь, как только у тебя пройдет первый страх.

— Ну что ты говоришь, Руда! Это был не страх, — защищался Папрскарж. — Это было… что-то совсем другое.