Вершина Вартовна, как пастух над стадом, возвышается над другими горами, которые с одной стороны спускаются к Визовице, а с другой — к Всетину. Она не так уж и высока, но сильно выделяется среди остальных гор, и поэтому с нее далеко видно все вокруг. На одном из склонов Вартовны, где проходит дорога на Матушов хутор и Дорняково, приютилась усадьба Янека Горнянчина.
Это добротный дом, срубленный из тяжелых бревен. Глина, которой промазаны щели между бревнами, заросла мхом. Янеку Горнянчину дом достался в наследство. В нем тепло и уютно. Когда на дворе беснуется метель и в окна стучит снег, когда где-то в углу трещит сверчок, Янек кладет в печь толстые поленья и открывает дверцу, чтобы в комнате было светло. Дочь и сынишка уже спят, жена занимается уборкой, а Янек сидит и что-то строгает из сухого пенька.
Янек любил вырезать из дерева. Он находил в лесу сучья диковинной формы, а зимой, вечерами, вырезал из них фигурки животных или какие-нибудь сказочные существа. Людям они нравились, и Янеку это было приятно.
В сенях кто-то затопал, стряхивая снег, и в горницу вошел Мика Сурын, крестьянин из Папрадни по прозвищу Сребреник. Не успев закрыть за собой дверь, он заныл:
— Янко, ты должен помочь мне! Спаси меня!
— Что случилось, Мика? — удивился Горнянчин. — Не успел поздороваться и сразу запричитал.
— Да, ты бы, Янек, тоже запричитал на моем месте. Ввалились ко мне в дом какие-то люди и стали требовать, чтобы я провел их в Словакию.
— Ну и провел бы, — смеясь, проговорил Янек.
Сурына все знали как труса.
— Да что ты… Я бы с удовольствием, но разве ты не знаешь, как охраняется граница? Где искать тропки, по которым ее переходят?
— Ты так и сказал им?
— Само собой, но они не поверили. Еще и побили, — снова заныл Сурын и в подтверждение своих слов снял баранью шапку. На правой щеке его краснела ссадина.
— Одичали они совсем, чуть что — сразу драться! Хозяйка плачет, ребенок плачет, а они: «Наши матери тоже плакали. Мы умираем за вас, а вы не хотите помочь!» Вот и весь разговор.
— И они правы. Согласись, Сребреник, тебе просто не хотелось рисковать?
— Да, Янко. Я был голодный, усталый. А идти все-таки пришлось. Выведу их, думаю, аж на Вартовну — конец порядочный, а там покажу, в какую сторону идти. Пошли. Чуть поверну я в сторону или оглянусь, как ко мне сразу же подскакивает один и давай мутузить. Предатель, кричит, повесить надо. Я их Христом богом молю: мы с женой только три года как поженились, ребеночек маленький, а они знай твердят одно: повесить, и все тут. Не верят, что я дороги не знаю. Еле упросил их подождать, пока найду проводника получше. Хотели тут же на месте разделаться со мной.
— Да ведь и их-то жизнь, как ты знаешь, на волоске, — заметил Янек.
— Сколько ж народа перешло на словацкую сторону! — вмешалась в разговор жена Янека Светлана. — Как началась война, все так и бегут отсюда! А мы вот сидим на месте и не знаем, что нас ждет.
— Выходит, мне одеваться надо, — сказал Горнянчин, отложив нож. — Ты за этим пришел?
— Да, Янко, за этим.
Янек влез в шубу, обулся, нахлобучил шапку и подержал в руках, как бы взвешивая, длинный красноватый посох из тиса, служивший ему с давних времен.
— Послушай, Мика, я ведь тоже не смогу провести их. Есть один человек, который знает такие тропы, где только серна пробраться может… Он их и проведет.
— Ах, Янко, не знаю, как тебя и благодарить. Они б меня прикончили!
— Не прикончили бы. А если всыпали бы маленько, так тебе это только на пользу.
— Ну что ты говоришь, — начал было Сурын, но сразу же смолк, радуясь, что все обошлось.
Сурын — зажиточный хуторянин, круглый, как шарик, недавно женился, взял за женой изрядное приданое в Папрадне, и ему, конечно, не хотелось прощаться с жизнью.
— Сколько их?
— Знаешь, не скажу. Со страху я их даже не сосчитал. Человек восемь — десять, наверно… Они тут, у тебя на дворе. Совещаются.
Выйдя из дому, Горнянчин увидел под навесом у колодца людей. Один из них стремительно подошел к нему и грубо сказал, что прикончит его на месте, если он не проведет их или попытается выдать немцам.
Горнянчин остановился, смерил незнакомца взглядом и резко ответил:
— Заткнись, слышь! Если б я не захотел, ты б меня не заставил!
И он зашагал по снегу, высокий, быстрый.
— Пошли! Идти след в след, один за другим! И молчать!
Сурын только этого и ждал. Он быстро зашел за дом и, как заяц, помчался вниз по склону.
А ведомая Янеком цепочка двинулась в путь.
Луна еще не взошла, но звезды уже сияли. Они словно примерзли к стеклянному небу. Заснеженные склоны отливали голубизной.
Горнянчин вел незнакомцев наискось по склону, обходя стороной хутора. Обогнул и деревню Сенинку. Перейдя по обледеневшей доске речку Сеницу, они снова стали подниматься в гору.
Вошли в лес. На деревьях — снежные подушки. С веток елей свисают сосульки — днем их пригрело солнышко. Тишина. Лес как заколдованный… Но вот дунет ветерок — и снег посыплется с ветвей серебристой завесой.
На противоположном склоне остановились. Повалились под деревья, сраженные усталостью. Вытаскивать ноги из снега, хотя они и ступали по следу Горнянчина, было нелегко. Достали хлеб, сало. Янеку тоже отрезали изрядный ломоть. Жевали и с восхищением смотрели на него: ведь он шел по глубокому снегу первым, опираясь на свой посох, а они с трудом поспевали за ним.
