Все в свое время - [47]

— Нит, не надо! — Вит сделал последнюю попытку вразумить друга. — Остановись, это глупая затея. Это очень опасно.

— Перестань, Вит, ты лучше смотри, чтоб этот, — кивок головой в сторону Гора, вокруг которого уже собралась тройка его дружков, — не жульничал.

— Хорошо.

Первое, чему учили Верные Псы своих детей — смиряться с неизбежным. Суровая, короткая, яркая и полная событий жизнь, в которой просто нет времени для печали, приучает принимать мир таким, какой он есть. Не только Вит, но и остальные ребята видели — спор между Нитом и Гором дошел до критической точки, и как бы они ни старались, победителем с этой поляны уйдет только один. И хорошо, если со вторым при этом ничего не случится. Дерево, которое так опрометчиво Гор выбрал для своего спора, действительно было непростым — напоминающее по форме молнию, с гладким стволом, на котором уступами росли странные грибковые образования, оно легко отсвечивало бирюзой, странные листья-иглы шевелились совершенно не в такт ветру, а два дупла не предвещали ничего хорошего. В таких, как правило, живут те, с кем человеку лучше не встречаться — милые белочки из детских сказок не смогли выжить в новой суровой реальности. Но решение было принято. Гор и сам уже был не рад, что в пылу спора затеял это соревнование, но отступать поздно. Сейчас решалось, кто сохранит за собой авторитет, а кто навеки будет заклеймен позором, и, по команде Вита, две живые кометы пустились в сторону дерева.

Дар охотника — скорость, ловкость, выносливость, чувство врага. Умение замечать малейшие детали, острый глаз, если следопыт видит на многие полеты стрелы вокруг, то охотнику доступны тончайшие нити мироздания. Там, где для остальных был гладкий ствол, Ниту и Гору открывались крошечные трещины, уступы, незаметные шероховатости, за которые, при должном умении, можно было зацепиться руками. Они еще не были настоящими охотниками. Их дар не вошел в полную силу, и даже такое испытание было за гранью возможностей, но жажда победы обострила все чувства, придала недостающих сил, и вот уже два смазанных комка спиралью сплелись в объятья с деревом…

Нит победил. Гору еще оставалось три-четыре своих роста, когда он достиг вершины. Сказались "уроки холода", Нит был внимательным и старался уловить то, что ускользало от остальных. Он знал больше трав, больше растений, больше хищников; он знал, что голое дерево в форме молнии — дальний родственник обыкновенной березы, что грибы-наросты совершенно безобидны, если не пытаться их сдирать, по едва уловимому жужжанию понял, что в дупле обычное пчелиное гнездо, а пчелы поздней осенью никогда не покидают его без особой на то причины. Нит знал, что по стволу этого дерева идут незаметные вертикальные желобки, и если их "поймать", то подъем значительно облегчится. Пока Гор терзался сомнениями, пытаясь "прощупать" путь, Нит смело шел вперед, и на глазах всех доказал, что он — лучший! Теперь Гор не то, что трусом его обзывать не будет, теперь он даже не посмеет посмотреть ему в глаза!

Довольный, Нит спрыгнул с дерева, заранее приметив удобный песчаный бугорок, и тут же попал в объятья своих друзей. Они искренне радовались его победе, смеялись, поздравляли, и даже страх перед осенним вечерним лесом ушел куда-то на второй план — все были переполнены энтузиазма, счастья, что их глупая выходка так счастливо закончилась. Особенно радовалась Лея. Всегда застенчивая, робкая, на этот раз она пересилила саму себя, обхватила Нита, поцеловала в щечку, как семилетние девчонки целуют восьмилетних мальчишек, зарделась и шепнула на ушко что-то вроде "поздравляю". Нит улыбнулся ей в ответ, и… его глаза застекленели. За один миг все эмоции как будто смыло волной, остались только чистые, голые, холодные воля и разум.

— Что это? — резкий, острый, ломаный голос, четкие слова-приказы — такого Нита его друзья еще никогда не приходилось видеть.

— Это? — Лея посмотрела на свое плечо, куда указывал палец друга. — Да ничего страшного, Нит, малиной поцарапалась…

— Высокой, очень упругой, листья пожелтели, но не опали, а свернулись в трубочки?

— Да, — пока Лея вспоминала, быстро ответил Вит — он уже понял, что здесь что-то не чисто, раз его друг так всполошился из-за обычной царапины.

— Нож. Огненный прут. Быстро! Лея, терпи! Будет больно!

Было больно. Лея держалась, как могла, но сдержать стон было выше ее сил. Когда кромсают твою руку, когда на твоих глазах лучший друг превращает плечо в кровавое месиво, выжигает тебя изнутри, когда делают глубокий разрез от плеча до локтя, и заливают кровь огнем… Когда тебе всего семь лет, ты хочешь жить, и совершенно не понимаешь, что происходит… Лея кричала. Крик сменился стоном. Стон — забытьем. Теперь уже все понимали, что произошло нечто очень нехорошее, ни одна рана не смогла бы вызвать такой спокойный, глубокий сон, такую умиротворенную улыбку, когда твое тело режут на куски. Нит старался. Он шел все дальше и дальше, огнем и сталью он пытался поймать нечто неуловимое, стеклянные глаза восьмилетнего мальчишки, который не готов, не может, не умеет, боится, но должен делать то, что делает. Убивать свою подругу, чтоб ее спасти — он уже рвал ножом грудь, вся рука, от плеча до кисти, была лишь одним куском горелого мяса, пока, наконец, не уцепился за нечто крошечное. Осторожно, как величайшую драгоценность, он извлек из тела две малюсенькие иголки — одна добралась до пальцев, вторая приближалась к сердцу, положил их на камень, и растоптал. Они кричали. Обычные иголки с обычного куста малины, только живые, со жгутиками — они верещали, извивались, когда массивный булыжник превращал их в прах, и Нит остановился только тогда, когда даже мокрого места на камне не осталось. Тяжело вздохнув, он прислонился к стволу уже забытого всеми дерева.