* * *
Сумерки, точнее час перед рассветом. День длится уже часа четыре. Весна! Появились проталины, а на них белым мертвенным светом сияют местные асфодели. Совсем не такие, как те земные асфодели, которые можно встретить в горах в окрестностях Кириополя. Эти бледнее и действительно светятся в темноте люминесцентным цветом. Для царства Персефоны куда более подходящий цветок, чем древнегреческий тезка.
Я сижу на мшистом камне и любуюсь этой адской красотой.
Позади слышны шаги.
Я оборачиваюсь.
Ко мне идет парень в куртке с глубоко надвинутым капюшоном. Лица не видно.
— Мсье Вальдо… — говорит он.
— Да. С кем имею честь?
Он подходит ко мне, наклоняется и раскрывает ладонь. Там сияет багровая надпись: «RAT» — «Республиканская Армия Тессы». Металлические буквы на серебристом фоне. Такие значки мы когда-то прикалывали на береты. Одиннадцать лет назад. Точнее почти двенадцать.
— Вам не стерли память об этом символе? — спрашивает он.
— Не стерли. Должен же я знать, кого гнать взашей.
— Мне уйти?
Я подвинулся на камне, освобождая для него место.
— Садитесь. С удовольствием прокачусь до Психологического Центра. Хоть в окно миниплана увижу нормальный город. Знаете, приятно, хоть на день вернуться в царство живых. Но вы должны понимать, что эту сцену из меня вытрясут.
— Я понимаю.
— Тогда ваше дело. Как к вам обращаться?
— Филипп.
— Псевдоним?
— Неважно.
— Конечно, неважно. С чем пришли?
— Как они поймут, что эта встреча была?
— Да очень просто, Филипп. Мои моды регулярно информируют моего психолога глубокоуважаемого Евгения Львовича о составе моей крови. Официально это делается для того, чтобы я не наложил на себя руки. На самом деле, подозреваю, точнее практически уверен, что у этой функции более широкое применение. Так вот, как только уровень какого-нибудь гормона у меня падает ниже нормы или взлетает выше, у Ройтмана звучит некий сигнал тревоги, ну, или загорается виртуальная красная лампочка, не знаю точно. И Евгений Львович связывается со мной и спрашивает что-то вроде: «Это почему, Анри, у тебя пять минут назад был резкий выброс адреналина в кровь? С чего бы это?» Странно, что еще не позвонил. Спит, наверное. Я, конечно, придумаю что-нибудь про местную фауну, но высоким искусством вранья я и до Центра владел весьма посредственно, а в Центре оно атрофировалось совсем. Так что я-то совру, но вероятность того, что он мне поверит процентов пять.
— Понятно. Но ничего. В крайнем случае, у меня есть капсула.
Я вопросительно посмотрел на него.
— Какая?
— Такая же, как та, которую вы не приняли перед арестом.
— Не успел, меня усыпили биопрограммером.
— Я успею.
— Не делайте этого! Не хватало еще одного трупа на моей совести. Мне мало?!
— Это мое дело.
— Угу! Что у вас там за структура? Пятерки? Тройки?
— Неважно. Но я не хочу спалить сеть.
— Туда ей и дорога.
— Это психокоррекция, — сказал он.
— Даже спорить не буду. Скорее всего. Знаете, забавно за собой наблюдать. Я, в общем-то, понимаю, где последствия психокоррекции. Предполагаю, по крайней мере. Но я действительно так думаю. Четко отделить мои мысли от того, что мне прошили, невозможно. Только на уровне предположений, из логики исходя. Видимо, революционер и повстанец Анри Вальдо двенадцать лет назад не мог думать так, а думал, скорее всего, вот так. Но это не мои мысли, это мои предположения. Например, тогдашний Анри Вальдо не мог желать спалить вашу сеть к чертовой матери, а я считаю, что это лучшее, что я могу для вас сделать. Живы останетесь. Найду способ — спалю.
— Понятно. Я ждал другого разговора.
— Ребята, завязывайте, действительно. Если вы еще никого не убили, даже Дауров не найдет, что вам предъявить. Треп не преступление. Игра в сеть — тоже. Я понимаю, что вам интересно в это играть. Тайная организация, героика, антураж. И мне нравилось. Я прекрасно помню. Только игра опасная. И кончается плохо. Не убили никого?
Филипп молчал.
— Ну, судя по тому, что о крупных терактах после войны я не слышал, не так много, — сказал я. — Максимум отправят в Центр на пару лет. Неприятно, но не смертельно. Зато мозги на место становятся просто классно. Не гильотина, ей богу!
Из-под капюшона послышался смешок.
— Неплохое сравнение.
— В смысле, одну голову сняли, другую поставили? Иногда стоит.
— Мсье Вальдо, мы хотели предложить вам свободу.
— Вы не можете мне ее дать, даже если распилите браслет так, что он будет и дальше передавать сигнал шерифу Чистого, шерифу ближайшего города, Ройтману и так далее. И никто ничего не заметит.
— Есть метод, — сказал он.
— Может быть. Я даже интересоваться не буду. Вы не можете мне ее дать. Потому что бегать и прятаться — это не свобода.
— Все же лучше, чем эта тюрьма, — он кивнул в сторону асфоделевых лугов и дальних сопок.
— Это не тюрьма, это Аид. И так как меня девять с половиной лет убеждали, что именно тут мне самое и место, я чувствую себя совершенно в ладу с самим собой. Все очень правильно и милосердно. Поле мук уже отменили, Элизиума пока не удостоился. Так что любуюсь асфоделями, надеясь на забвенье. Не ходите по моей дороге, Филипп.
— Мсье Вальдо, вы что не понимаете, что это навсегда?