Все случилось на Джеллико-роуд - [51]

Раффи смотрит на меня.

– Но история про плечи великана намного лучше.

Я помню любовь. Я все время напоминаю себе об этом. Странно, как легко можно забыть все, кроме ощущения, что тебя любят. Может, именно поэтому людям так тяжело забыть закончившиеся отношения. Дело не в причиненной боли, дело в любви.

– Тогда я верну ее на место, – предлагает Сантанджело. – Может, воспоминания и впрямь лучше не трогать.

Я чувствую, что Раффи не сводит с меня глаз. Протягиваю руку и мягко вытаскиваю конверт из ее руки.

– Спасибо, Раф, но мне кажется, это мое.

Я считаю до десяти, но, как всегда, дохожу до одиннадцати и начинаю заново, и так много раз, пока не нахожу в себе силы посмотреть.

Он самое прекрасное создание из всех, кого я видела, и дело не только в лице, дело в жизненной силе, которую я вижу в нем. В улыбке и обещании чего-то прекрасного. Он будто говорит: «Эй, весь мир! Вот он я. Готовы ли вы к такой страсти, красоте, доброте, любви и всему-всему, что должно составлять определение жизни в любом словаре?» Вот только этот мальчик мертв, и это так противоестественно, что мне хочется рвать на себе волосы, словно на меня свалилось все горе Тейт, Нани, Фитца и Джуда разом. Мне хочется сетовать на Бога, в которого я предпочла бы не верить. За то, что забрал его себе. Я хочу закричать: «Жадный Бог, верни его! Он был нужен мне здесь!»

Стоит абсолютная тишина, и я не знаю, сказала ли все это вслух или мысленно прокричала. Я протягиваю фотографию Раффи, и она делает то, чего я не могу, – начинает плакать.

Вот что я теперь знаю. Я очень похожа на отца. Мой отец исчез, когда ему было семнадцать лет. Ханна однажды сказала мне, что есть нечто противоестественное в том, что ты старше, чем довелось быть твоему отцу. Когда ты можешь сказать такое в семнадцать лет, это просто невыносимо.

Потом мы идем к полицейскому участку, чтобы спросить у Сантанджело-старшего, можно ли его дочери переночевать в школе. Я вся оцепенела от гнева, который не направлен ни на кого конкретно, но чувствую, как он кипит внутри, и готова сорваться на любого.

Отец Сантанджело выходит к нам на улицу. Я вижу, как дочь запрыгивает к нему на спину, и он несет ее к нам на закорках. Ее лицо ясно говорит: она верит, что ничего плохого с ней не случится, пока рядом отец. Мне мучительно осознавать, что я ненавижу их за это.

– Она может у нас переночевать, – объясняет Раффи. – В общей спальне есть свободные кровати.

Тилли и Джесса сходят с ума от предвкушения.

– Позаботься о моей девочке, – обращается ко мне отец Сантанджело, и на мгновение кровь застывает у меня в жилах.

– Что? Что вы сказали?

Мой вопрос сбивает его с толку.

– Тилли. Позаботьтесь о ней.

Странное ощущение исчезает, но эти слова все еще звенят у меня в ушах.

– Думаю, он беспокоится насчет серийного убийцы, – говорит мне Джесса.

– Никаких разговоров об убийцах, – предупреждает отец Сантанджело и уводит девочек в участок, чтобы позвонить жене.

Мы втроем садимся на тропинку, и я вижу, что моим спутникам хочется что-то сказать. Хоть что-нибудь.

– По крайней мере это значит, что твой отец не был слабаком, который тебя бросил, – вздыхает Сантанджело.

Я поворачиваюсь к нему.

– Мертвец или слабак? Такой, значит, у меня выбор? Думаю, я бы все же предпочла отца-слабака мертвому отцу, если позволите.

Сантанджело пытается найти другую тему для разговора, а я хочу облегчить ему задачу, потому что он не виноват, однако книга Ханны не идет у меня из головы. Книга моей тети. Как странно использовать такие слова впервые. У меня есть тетя, и я не знаю, где она. Но знаю, что скучаю по ней с невероятной силой и что она каким-то образом записала историю моей семьи. И часть этой истории лежит в палатке Бригадира. Сантанджело уже успевает завести речь о соглашении по клубу, когда Раффи поднимает взгляд на меня и сразу догадывается, о чем я думаю.

– Мы заберемся на территорию кадетов, – перебивает его она. – Сегодня ночью. И ты пойдешь с нами.

– Прошу прощения?

– Мне нужно забрать кое-что из палатки Бригадира, – поясняю я. – Его сейчас нет, поэтому я влезу к нему.

– Вы сумасшедшие? – выдыхает он, как будто не верит, что мы всерьез. – Обе свихнулись?

– У него осталось кое-что мое… Ну, можно сказать, что мое.

– Я не полезу в палатку Бригадира, и вы тоже!

– Да ладно, Чез, – уговаривает Раффи. – Вы с Джо Сальваторе мастера взлома. – Она поворачивается ко мне. – Отец Джо – слесарь, а Чез когда-то подрабатывал у него в мастерской. Он однажды вскрыл замок в школе ради моей мамы, когда она забыла там журнал.

– Ого!

– Кража со взломом – это преступление, – напоминает он нам, не купившись на наш притворный энтузиазм. – Можно мы вернемся к теме разговора? Стиви говорит, что достал кофемашину, и…

– Ты же влез в полицейский участок отца, – напоминаю я. – Это тоже преступление.

– Чтобы помочь тебе, – возражает он, оставляя попытки рассказать нам о клубе.

– Сантанджело, клянусь тебе, – говорю я, – в глубине души я убеждена, что найду в палатке Бригадира то, что может мне помочь. Прошу тебя.

– Я иду домой, – отвечает Сантанджело. – А вы пойдете к себе в корпус, и никто не полезет на территорию кадетов.