Все против всех: Неизвестная гражданская война на Южном Урале - [68]

Я даже не буду тратить время на выяснение вопроса о так называемом «добровольном присоединении» — это для Хрюши и Степашечки. Сами творцы колониальной имперской политики — и политические дирижеры, и военные исполнители — были гораздо откровеннее своих сегодняшних адептов: приказы по войскам перед очередной акцией всегда начинались стереотипной фразой: «Стремясь к дальнейшему расширению границ Российской империи…» Яснее не скажешь.

Естественно, что на территории дооктябрьской России были постоянные «горячие точки». Самые главные из них: Польша и Литва, где народ в конце XVIII века и в XIX веке шесть раз поднимал оружие против царизма, и Северный Кавказ, а также этнически и культурно тяготеющая к нему Абхазия. Считается, что Кавказская война длилась двадцать пять лет. Очередная неправда! Двадцать пять лет — это только период, когда во главе северокавказского сопротивления стоял Шамиль (1834–1859 годы). Сама же война началась в 1804 году и окончилась лишь в 1864 году, когда пал последний укрепленный пункт горцев — урочище Кбааду (ныне Красная Поляна в Ставропольском крае). Итого — шестьдесят лет! Причем спустя тринадцать лет, в 1877–1878 годах, вновь восстали Абхазия, Ичкерия и Дагестан. А полупартизанское-полуразбойничье движение абреков не утихало на пространстве от Туапсе до Дербента вплоть до 1917 года!

Отношение к антиколониальным движениям в России было неоднозначным. Одни рукоплескали колонизаторам ( «Смирись, Кавказ, идет Ермолов!») и призывали усмирить «злого чечена» или «кичливого ляха». Другие предупреждали о порочности такой политики. И не только в этическим плане (безнравственно проливать свою и чужую кровь ради завоеваний!), но и в практическом — тоже. Например, для Верещагина, великого художника, лично участвовавшего в колониальных войнах, была бесспорна огромная опасность, таящаяся в перманентном расширении державы за счет присоединения все новых и новых инонациональных регионов. Во-первых, население этих новоприсоединенных владений явно не в восторге от такого поворота дел и только ждет своего часа, чтобы «спрыгнуть с подножки». Во-вторых, все меньше в таком государстве удельный вес русских (и вообще славян), все более начинает оно приобретать черты «химеры» (по Л. Гумилеву нежизнеспособное соединение несоединимых элементов).

Вряд ли случайно, что в конце XIX века современник Верещагина граф С. Витте писал: «В многонациональном государстве типа России есть только два пути государственного строительства. Либо создать политический идеал, который будет приемлемым для всех, либо отпустить на волю те народы, которые его не приемлют.

Третий путь — подавление несогласных — для государства равносилен замедленному самоубийству». Ах, если бы тогдашние (и последующие) правители вдумались в слова одной из умнейших голов России!

Впрочем, до поры «горячие точки» на карте Российской империи оставались именно «точками» — хотя и довольно жирными, — и власти оставался простор для маневра.

Но всему приходит конец, и он наступил в начале XX века, когда запылали все без исключения национальные регионы империи. Даже самые традиционно мирные — Украина, Молдавия, протестантская Балтия (Латвия и Эстония), наконец — внутренние районы России с преимущественно татарским населением. Не все они, естественно, жаждали государственной независимости, но все предъявляли требование автономии и реального самоуправления.

Причем боролись за это самыми различными средствами. И мирными, через механизм парламентской и иной легальной деятельности. Во всех составах Государственной Думы были представлены политические партии и объединения практически всех более или менее крупных народов империи. И методами нелегальной борьбы, вплоть до вооруженной. Это — повстанческое движение в Латвии в 1905–1907 годах, среднеазиатское восстание 1916 года, действия «гайдуков» т. Котовского в Бессарабии. Каково было отношение к вышеупомянутым фактам большевиков? На словах — самое приветствующее. Еще бы! Для них национально-освободительное движение было не просто возможным союзником. Они прекрасно понимали, что свалить империю самим большевикам явно не под силу. Так пусть ее свалят восставшие народы — в борьбе все средства хороши! И так появляется знаменитый ленинский постулат — «о праве наций на самоопределение вплоть до государственного отделения». Сразу одним выстрелом убиваются два зайца: антиколониальное движение, интересующее большевиков главным образом как бульдозер для сноса Российской империи, получает вполне легитимное обоснование своей борьбы, а сами большевики набирают дополнительные очки благодаря поддержке националистов. Накануне Октябрьского переворота все это очень и очень им пригодится.

Но это — на поверхности. А у Ленина, как всегда, приготовлена и подводная часть айсберга. В работе, название которой дало имя этой главе, Ленин, полемизируя с Розой Люксембург, бросает весьма знаменательную фразу: «Мы не за мещанский идеал федеративных отношений!»

Вот как? Простите за мою непонятливость, товарищ Ленин, но если вас не устраивают федеративные отношения (кстати, почему они «мещанские»?), то какие же тогда «отношения» вы собираетесь вводить на территории России (и не только Россия — вспомните о планах мировой революции!) после завоевания власти? Ведь альтернатива федеративным отношениям — унитарные.