Все против всех: Неизвестная гражданская война на Южном Урале - [70]

Территория Удмуртии с 1918 года была ареной ожесточенных боев, но события там не носили характера национального движения.

Кстати, большевики весьма своеобразно оценивали удмуртов как народ: «Вся местность вокруг Ижевска представляет собой большие лесные массивы со множеством рек и речушек, по берегам которых расселились вотяцкие племена(!). Народ крайне некультурный, темный по своим воззрениям и верованию (?), совершенно не разбирался в событиях… Их соседи татары недалеко ушли по своей некультурности (!!!)…» Это, между прочим, статья из энциклопедии «Гражданская война. Боевая жизнь Красной Армии» (Том 1. М., 1928). Хорош пролетарский интернационализм, ничего не скажешь.

На самом же деле «некультурность» удмуртов не помешала им разобраться в сущности дела гораздо лучше, чем автору вышеупомянутого «энциклопедического» пасквиля про «вотяков». Не выдвигая национально-освободительных лозунгов, удмурты приняли самое живое участие в антикоммунистическом вооруженном сопротивлении. И заплатили за это самую страшную цену: погибло более ста тысяч удмуртов — почти девятнадцать процентов численности народа. Чем не геноцид? А всего Вятский край насчитывал в 1918–1919 годах более семисот тысяч жертв.

Вообще удмурты всегда, со времен своего вхождения в состав России в XVI веке, считались одним из самых мирных народов империи. Национальное движение там набрало силу уже при Советской власти и носило сугубо мирный, культурологический характер. Такая же картина, кстати, наблюдалась и в Поволжье, среди родственных удмуртам финноязычных народов — мари, мордвы, а также тюркоязычных чувашей.

Надо сказать, что Удмуртия в культурном отношении — край весьма интересный. Это один из самых богатых в области фольклора регионов России (причем фольклора и русского, и местного). Города Удмуртии — Ижевск, Воткинск, Глазов, Сарапул — до революции отнюдь не были захолустной периферией, в них кипела весьма активная по тем временам культурная жизнь. Воткинск — родина российского пароходостроения и место, где впервые в России были освоены многие передовые для XIX века идеи в металлургии: горячее дутье, пудлингование. Сарапул был крупным торгово-перевалочным центром российской речной торговли, связывающим волжский и сибирский торговые потоки. В этом городе родилась известная героиня 1812 года Надежда Дурова, наконец, Удмуртия — родина Петра Ильича Чайковского.

Не удивительно, что здесь движение за возрождение и развитие национальной культуры в 20–30 годы XX века было значительным и плодотворным: именно тогда расцвело творчество первого удмуртского литератора, фольклориста, горячего поборника идей национального возрождения Кузебая Гердта. И грянул гром! Под страшным жупелом «национализм» была стерта с лица земли вся только что возникшая удмуртская интеллигенция. Кузебай Гердт был расстрелян, а к делу, которому он служил всю жизнь, был прилеплен ярлык «гердтовщина». Теперь любое национальное начинание автоматически подпадало под это определение. Надо ли говорить, что национально-культурное движение в Удмуртии было таким образом практически уничтожено.

Гораздо более драматично развивались события в тюркоязычных районах Южного Урала. И прежде всего — в Башкирии, где история национально-освободительного движения насчитывает более двух столетий. Колонизация Башкирии — одна из самых трагических страниц в российской истории, поразительно напоминающая самые мрачные эпизоды освоения Дикого Запада в США. Если с татарами Южного Урала русские поселенцы быстро нашли общий язык, то башкиры стали в самом прямом смысле слова «уральскими индейцами». Их истребляли, сгоняли с земель, спаивали — в общем, все как где-нибудь в Оклахоме или Северной Дакоте! Причем, в отличие от Дикого Запада, такая политика по отношению к башкирам — государственное дело начиная с Петра I. А самые свирепые резолюции исходят от главных горных начальников из Екатеринбурга, приоритет в этом деле принадлежит В. Геннину.

Ответная ярость «уральских индейцев» была беспредельной. Трижды в XVIII веке они поднимали оружие на «белого царя». Первый раз — при Петре, и он топит мятеж в крови (руками калмыков). Второй раз — при Елизавете — под руководством муллы Батырши Алиева. Оренбургский губернатор И. Неплюев, в прошлом птенец «гнезда Петрова», натравил татар на башкир и, пользуясь замешательством, буквально залил Башкирию кровью. Вспомните эпизод из «Капитанской дочки» Пушкина, где описывается взятый в плен башкир с отрезанными носом, языком и ушами — «страшными следами подавления предыдущего восстания»!

Но и после этого башкиры не смирились. Неоднократно они совершали налеты на уральские города и заводы — точь-в-точь как апачи из вестернов! До сих пор возвышается на Лисьей горе в Нижнем Тагиле сторожевая башня, с которой дозорные высматривали возможное нападение неукротимых аборигенов уральского Юга.

А в 1773 году параллельно с пугачевщиной началось уже не просто восстание, а настоящая освободительная война под руководством Салавата Юлаева. Как всегда в таких случаях бывает, страшная ярость накопившихся обид обрушилась не на конкретных виновников несчастий, а на ни в чем не повинных русских поселенцев.