Все прекрасное началось потом - [62]
Лет через пять у вас родится первенец – девочка. Она сразу же станет вашей любимицей. Она будет хихикать, откликаясь таким образом на яркие цвета, жесты и прочие штучки, вроде падающего со стола хлеба. Немного погодя она голышом будет бегать от тебя, отказываясь одеваться. Она станет плакать, когда ты будешь забирать ее из школы, а еще – когда будешь отвозить ее в школу. Она будет звать тебя по ночам, не зная зачем. Тебя ожидает повышение по службе, а затем тебе предстоит курировать большую выставку, о которой будут писать все газеты. На страницах светской хроники ты будешь узнавать и про кое-кого из друзей Хлои или Эммы… Ты будешь тщательно выбирать рожденственские подарки для Хлои или Эммы в лондонском «Либерти»[63].
А еще тебя ждут романтические выходные в живописной провинции или один длинный выходной в Нью-Йорке.
Спустя годы ты заведешь интрижку с девицей много моложе тебя – но мимолетное увлечение только упрочит твою привязанность к Хлое или Эмме: тогда ты поймешь, что ближе друга у тебя не будет.
Джордж снова запьет – и умрет от какой-то болезни, вызванной пьянством, не то на Мальте, не то на Корсике. И ты об этом даже не узнаешь. Кваритиру его обчистит сын домовладелицы, а книги его вместе с рукописями отправятся на помойку.
Затем однажды, во время долгой поездки в машине, твоя дочурка, ставшая уже подростком, спросит, наклонившись к тебе с заднего сиденья, помнишь ли ты свою первую любовь.
Хлоя или Эмма возьмет тебя за руку и сожмет ее в сильнейшем порыве ревности – но так ничего и не узнает.
Глава пятьдесят первая
Через несколько часов после того, как ты возвращаешься к себе в гостиницу из музея в Пирее, тебя снова желает видеть полиция. Администраторша звонит тебе и просит спуститься.
Когда двери лифта открываются, полиции уже и след простыл.
Администраторша протягивает тебе тетрадку – большинство страниц из нее выдрано.
– Что это?
– Не знаю, – отвечает администраторша и передает тебе на словах все, что ей сказала полиция. Соседка, позвонившая им позже, смекнула, что видела тебя раньше – как ты заходил к той девице, которая жила там раньше. Может, ты искал ту самую тетрадку, которую она нашла там же.
– А как она догадалась?
– Ума не приложу, – сказала администраторша.
Ты раскрываешь тетрадку в лифте. Видишь надпись. На французском. Похоже, сделана детской рукой.
Ты наполняешь ванну и берешь тетрадку с собой.
Стоя голышом между ванной с прозрачной водой и зеркалом, ты угадываешь почерк. Присаживаешься на край ванны. Определенно, это ее рука – точно.
Тетрадка пахнет деревом. Все страницы в пыли.
Никаких дат – только отдельные записи: коротенькие, неразборчивые заметки на трех страницах.
Читаешь ты медленно. Некоторые слова не разбираешь. Нужен французский словарь.
После ванны ты заправляешь лист бумаги в пишущую машинку и перепечатываешь отдельные фрагменты, которые можешь прочесть. Смотришь на часы – они бесшумно показывают: 4:16.
Все, что, как тебе казалось, ты знал о Ребекке, перечеркивалось этими страницами – несколькими фразами из дневника.
Тебе кажется, что обрывочные записи на языке, который ты едва понимаешь, вводят тебя в заблуждение.
Правда выглядит простой и жестокой: она не доверяла тебе настолько, чтобы открыть тайну, сокрытую на этих страницах. И теперь твои воспоминания о ней, подобно портрету ребенка, неподвластному ни времени, ни смерти, вдруг разом состарились перед твоим внутренним взором и стали рушиться.
Воспоминания, которыми ты жил и которые берег, – все фальшь.
А твое несказанное счастье, решающий миг торжества, равно как и твоя жестокая, безутешная скорбь, были плодом не более чем забавной интриги – несерьезного греческого романа.
Глава пятьдесят вторая
Наверняка это дневник Ребекки: ведь ты узнаешь ее почерк, и там упоминается Линьер-Бутон, название ее деревни, которое ты все никак не мог вспомнить.
У нее был ребенок.
Ты твердишь это раз сто.
Выходит, теперь это была ее вторая беременность. Ты чувствуешь, как предательство давит на тебя тяжким бременем.
Интересно, а ребенок-то знает, что сталось с его матерью? И вообще, возможно ли все это? Впрочем, во вскрывшихся подробностях обнаруживается столько сходства с реальной жизнью Ребекки, что не может быть никаких сомнений, что это имеет к ней самое прямое отношение, хотя она и пыталась все скрыть. Странно, что порой только после смерти человека мы узнаем о нем такое, чего не знали при его жизни. Однако для живого человека даже мельчайшая новая подробность становится настолько тягостно горькой, что она разрывает на части все, что еще осталось от его сердца.
Где же сейчас ее первый ребенок? Дата, помеченная на одной из страниц, подсказывает, что записи были сделаны за пару лет до того, как Ребекка приехала в Афины. А работала ли она стюардессой в Air France? Или она попросту соврала, чтобы скрыть что-то, чем она занималась на самом деле?
Быть может, в это самое мгновение какой-то маленький человечек сидит в своей постельке и гадает – может, сегодня наконец-то раздастся долгожданный звонок в дверь.
Если бы не сообладание обновленного Генри Блисса в обновленных Афинах, эти новости уничтожили бы последнее, что осталось от тебя.
