Все есть яд - [2]

— Да мы быстро! — мальчик потянул ее за рукав. — Мы только одним глазком… Агнешка снова упрямо затрясла головой. Редкие рыжие волосы выбились из-под шапочки, свесились на глаза, в которых уже заблестели слезы.

— Н-нехорошие места, — затянула она, начиная покачиваться всем телом, что означало у нее крайнюю степень возбуждения. — Нехорошие… нехорошие… Не ходи, М-марек… Тогда терпение мальчика лопнуло. Вся накопившаяся досада вдруг выплеснулась наружу, прорвалась, как прорывается назревший чирей.

— Ну и сиди тут! — крикнул он в ответ. — Дура! И грубо оттолкнул ее от себя. Агнешка упала. Котомка шлепнулась в траву, рассыпалось несколько подавленных неумелыми руками ягод. Уже поворачиваясь к сестре спиной, Марек видел, как она, всхлипывая, принялась ползать по траве, подбирая оброненную добычу. «Так тебе и надо!» — подумал Марек. Но позлорадствовать не успел: Агнешка испустила высокий, страшный крик — так могла кричать простреленная навылет птица. Марек застыл, чувствуя, как в его животе принялся комом нарастать страх. Он видел, как в высокой траве, уже тронутой осенней ржавчиной, развернулась упругая медная пружина. Плоская треугольная голова скользнула по протянутой Агнешкиной ладони — невесомо, почти что нежно. Девочка нелепо взмахнула рукой, и медная лента плюхнулась обратно в траву.

Тускло блеснули и потекли по извивающемуся телу черно-серебристые узоры. Вот тогда Марек закричал тоже, подобрал с земли толстую суковатую ветку и со всей силы швырнул ее в траву. Но изворотливое тело гадюки уже скрылось в зарослях кустарника, лишь черной запятой мелькнул змеиный хвост. И, видя, как Агнешка с хриплым вздохом заваливается в траву, мальчик набрал полные легкие воздуха и закричал снова… Следующие минуты, когда Марек тащил Агнешку на себе, растянулись до размеров вечности. Лес обступил их со всех сторон, заморочил, заманил в болота.

Охотничьи метки давно остались позади, и слева начинались гиблые топи, и справа высился темный непролазный бурелом, а впереди и просвета не было — так плотно прижались друг к другу покореженные деревья, так цепко переплелись изогнутыми сучьями. Агнешка уже не плакала, лишь поскуливала тихонько. Рука ее налилась нехорошей темной тяжестью, вес пригибал к земле, и вскоре Марек выдохся совершенно.

— Ты посиди тут, Агнеш, ладно? — сквозь слезы заговорил он, усаживая сестру на сухой, поросший редкой травой холмик. — А я чуть дальше пройду… вишь, какие тут места, непролазные, нехорошие…

Права ты была… Он шмыгнул носом, утерся кулаком. Агнешка тяжело дышала, ее глаза закатились, и Марек вдруг с пугающей ясностью осознал, что дальше они вдвоем действительно не пройдут — уж слишком ослабла его сестра, а ему, восьмилетнему, не унести на себе ее обмякшее тело. «Что, если я вернусь, а она…» — промелькнуло в мозгу. Марек тряхнул головой, отгоняя дурные мысли.

— Я мигом, — быстро заговорил он вновь. — Ты только не уходи никуда, слышишь? А я пройду немного вперед, вдруг на тропу выйду? А нет, так назад пойдем. Я дорогу запомнил… Он помолчал, обвел лес настороженным взглядом. Деревья, одинаковые, как близнецы, насмешливо взирали на него из-под опущенных бровей-веток, словно говорили: «А не врешь ли?..» Марек сглотнул слюну, погладил Агнешку по голове. Было страшно оставлять ее одну, но в душе брезжила смутная надежда, что помощь все-таки придет. Ведь где-то здесь должен был сесть неисправный вертолет, а, значит, там могли быть люди. Так думал он, продираясь через кустарники, зажмурив глаза и выставив вперед ладони. Ветки наотмашь хлестали по рукам, оставляя на коже красные полосы, ноги все глубже увязали в болотной жиже. И глаза уже щипало от слез, а в голове крутилась только одна мысль:

«Пропадем. Сгинем…» И поэтому, окончательно поддавшись панике, Марек не заметил подвернувшуюся под ноги корягу. Он зацепился за нее, взмахнул руками, отчего нависшая ветка больно полоснула по щеке. А затем с размаху плюхнулся в болотную грязь. «Ох, и достанется мне от родителей», — отчего-то первым делом пронеслось в мозгу. Марек заплакал от обиды и боли. Сил не осталось, и не осталось надежды на спасение. Только теперь Марек осознал, что он один-одинешенек в этом недружелюбном и опасном мире. Тогда он дрожащей рукой оттер с лица грязь, и вот тут-то увидел вертолет. Сердце совершило в груди небольшое сальто, а потом заколотилось взволнованно и быстро. Не обращая больше внимания ни на ушибленные колени, ни на основательно промокшую одежду, Марек подскочил на ноги и бросился вперед. «Спасен, — молоточками отстукивало в голове, и эхом разносилось в мыслях, — …спасена…» Похоже, вертолет действительно совершил аварийную посадку, но никаких серьезных повреждений заметно не было. Одна из лопастей опущенного винта упиралась в подрубленный ствол молоденькой сосны.

Выкрашенные оранжевой краской бока были облуплены, отчего вертолет напоминал леопарда, и сам он казался настолько старым и ржавым, что Марек с чисто мальчишеским любопытством подумал, как такая развалина вообще могла летать. К облегчению мальчика оказалось, что и пилот нисколько не пострадал — сейчас он копошился в кабине, согнувшись в три погибели и повернувшись к Мареку спиной. Издав радостный вопль, мальчик кинулся к человеку, и прежде, чем тот успел опомниться, уткнулся носом в пахнущую гарью чужую спину, а потом выдохнул негромко, хрипло, вкладывая в слова всю боль и страх пережитых минут: