Всё, чего я не помню - [62]

– Он дома? – спросила она.

Не успел я ответить, как она вошла в комнату Самуэля и стала ругать его за то, что он заставил ее напрасно волноваться. Я стоял в прихожей и думал, что ее голос, обычно стеснительный и тихий, как шепот, обрел новую жесткость. Она рассказала, что полиция изучила то, что они называли «местом преступления».

– И похоже, обнаружили следы взлома, – продолжала она. – Кажется, кто-то, один или несколько человек, проникли в мамин дом и поселились там. И, по словам соседей, это продолжалось довольно долго. Тебе что-нибудь об этом известно, Самуэль? Сейчас очень, очень важно, чтобы ты ответил честно.

Наступило молчание. Если Самуэль и ответил, то я не слышал, что. Мама продолжала:

– Они говорят, что ремонт обойдется в миллион крон или около того, то есть даже не ремонт, а просто санация, чтобы дом можно было выставить на продажу. Понятия не имею, где нам взять такие деньги, наверное, придется брать новые кредиты под залог дома. Если получится. Может, у Сванте есть какие-то сбережения, а Кьелль, ну, это же Кьелль…

Ничего не зная про Кьелля, я понял, что речь о ее братьях. Самуэль пошел на кухню, мама следом.

– Что же нам предпринять, господи, что мы будем делать?

Не переставая говорить, она кругами ходила по квартире, иногда останавливалась и складывала какую-нибудь висящую на стуле футболку или подбирала и выбрасывала огрызок яблока, который упал на пол на кухне. Она это делала, не задумываясь, как робот, который повторял эти движения так много лет, что остановить его было уже невозможно.

– Остается только надеяться, что страховка имущества такое покрывает, как думаешь, покрывает? Это считается взломом или чем?

Самуэль пожал плечами.

– Если нам позвонят из страховой, очень важно, чтобы ты максимально четко объяснил, что ничего об этом не знал. Это ведь так, Самуэль? Скажи, что ты ничего не знал о том, что происходит в доме?

И я увидел, как Самуэль – который обычно не мог солгать, не почесав мочку уха и одновременно трогая верхнюю губу – посмотрел матери прямо в глаза:

– Я не имел вообще никакого представления.

Они смотрели друг на друга. Мать и сын. Долго. И казалось, мать поняла что-то, что сын не мог выразить словами. Она кивнула. Самуэль кивнул. Потом она ушла, а Самуэль сказал:

– Деньги, деньги, деньги, только об этом все и думают.

Монета от сейфа недалеко падает, подумал я.

* * *

Мы сидим в машине. Судя по чекам за парковку, сейчас пятнадцать ноль три.

– Отвези меня домой, – просит бабушка.

– Твой дом в полном порядке, как и когда ты оттуда уехала.

– Пожалуйста, отвези меня домой. Больше я ничего не хочу.

Я завожу мотор и выезжаю с парковки.

– Мы сейчас едем домой?

– Угу. Домой в пансионат, – говорю я и ставлю диск Ларса Рооса.

Когда мы выезжаем на шоссе, я тянусь за пакетом на заднем сиденье и достаю розовую миску для сладостей, которая иногда превращается в антикварную, а иногда я ее вылепил на уроке труда в школе.

– Спасибо, – благодарит она, поглаживая миску, как котенка. – А где крышка?

– Отдам в следующий раз.

Бабушка смотрит в окно. Темнеющее небо, несколько едва различимых силуэтов птиц.

– Ты должен понять, что мне не нравится в пансионате. Окна слишком маленькие. Туалет слишком близко к коридору. Кухня мерзкого цвета. На балконе у меня кружится голова. Но хуже всего кровать. Она слишком мягкая. На ней невозможно спать.

– Но бабуля, – говорю я. – Кровать же привезли из твоего дома. Это та же кровать, которая стояла у тебя в спальне.

– И все равно она слишком мягкая.

* * *

Я рассказал Самуэлю, что в клубе «Ист» играют соул. В «Рейсен» – диджей Таро. Тони Зулиас – в «Спай». Или сходим в бассейн? Поднимемся на телебашню? Займемся чем-нибудь, да чем угодно? Но Самуэль не хотел. У него болело горло. Утром рано вставать. Денег не было. Вместо того чтобы хоть что-то делать, он ездил к бабушке в дом престарелых. Как будто потеря бабушкиного дома напомнила о ее существовании.

– Ей там нравится? – спросил я.

– Она его ненавидит. Больше, чем когда-либо. Ненавидит так сильно, что я даже думаю, что ей это на пользу.

Бабушка проводила время за написанием длинных путаных писем в газету, смысл которых сводился к тому, что ей должны разрешить вернуться домой и немедленно отдать водительские права, и что политику в области образования надо кардинально менять. Самуэль сидел рядом с ней и соглашался, когда она пускалась в монологи о несостоятельности миграционной политики, школьной системы и ЕС. И только когда она костерила отца Самуэля, он возражал, и это само по себе странно, потому что она говорила об отце ровно то (что он предатель, что ему надо было остаться ради детей, что ни один настоящий мужчина не предаст свою семью), что Самуэль говорил мне тысячу раз. Но бабушка всегда добавляла «вот так и бывает, когда выходят замуж за мусульман», и под этим Самуэль подписаться не мог, потому что его папа был самым немусульманским мусульманином, которого он когда-либо встречал.

* * *

Мы едем по шоссе, и бабушка спрашивает, как дела у Вандада.

– Ты хочешь сказать – у Лайде? У Лайде все хорошо. Она передает привет.

– А у Вандада как дела?

– У него тоже все в порядке.