Всё, чего я не помню - [63]

Мы приближаемся к центру, несколько минут едем в тишине. Потом бабушка оборачивается ко мне и спрашивает, как дела у Вандада. Я отвечаю, что у него по-прежнему все хорошо. Вдруг бабушке срочно понадобилось в туалет. Мы останавливаемся у закусочной, паркуемся, бабушка идет в туалет, мы платим пять крон, и я кладу чек в дверной карман машины. Двадцать семь минут четвертого, мне осталось жить меньше часа.

– А теперь куда поедем? – спрашивает бабушка.

– Теперь надо вернуться, – отвечаю я.

– Домой?

– Домой. В пансионат.

– Жаль.

– Угу.

– Но знаешь что?

– Нет.

– Мы же можем повторить это завтра?

– Угу.

– И послезавтра?

– Угу.

– Знаешь, кто поведет в следующий раз? Я.

– Нет.

– Вот и да. Если у меня только будет шанс сдать этот экзамен, уж я им покажу, как это делается. Проще пареной репы, сказал повар сыну.

– Почему?

– Что?

– Почему повар сказал сыну именно это?

– Откуда мне знать? Мы просто так говорили, когда я была маленькая.

– Их со временем становится только больше.

– Кого?

– Этих выражений.

– Чем старше становлюсь, тем больше помню. И это только одно из преимуществ старения.

Она улыбается, ее веки такие морщинистые, что ей приходится щуриться, чтобы смотреть. Когда мы приближаемся к мосту Лильехольмбрун, я обгоняю три машины по крайней левой полосе.

– Вот теперь это на что-то похоже, – говорит бабушка.

* * *

А потом какой-то лгун посчитал нужным рассказать Самуэлю о перепалке в подъезде у Лайде. Этот человек превратил два слабых толчка в агрессивный грабеж. Этот человек сказал, что напали не на Лайде, а на ее сестру. Самуэль вошел ко мне в комнату и сквозь зубы спросил, известно ли мне что-то об этом. Я сказал: нет. Самуэль спросил снова. Я объяснил, что эти слухи вранье. Что я поехал туда поговорить с Лайде, а она сделала вид, что не узнала меня, и набросилась на меня, стала кусаться и пинаться, а я всего-то пару раз ее слегка толкнул.

– Я не виноват, что она упала с лестницы.

Самуэль просто смотрел на меня. Потом пошел в свою комнату и начал собирать вещи в коробки.

– Я просто хотел с ней поговорить, – сказал я.

Он не ответил.

– Она сама начала.

Самуэль пошел в ванную и забрал зубную щетку.

– Не знаю, что ты слышал, но там и правда не было ничего серьезного.

Самуэль сказал, что слышал и много чего другого, что я преувеличивал стоимость квартплаты, чтобы заставлять его платить больше (неправда). Что вымогал у жильцов дома деньги (тоже не совсем правда).

– Кто это сказал? – спросил я.

– Черт, а Лайде права, – пробормотал Самуэль. – Ни на кого положиться нельзя.

Когда он захотел уйти, я преградил ему путь. Он посмотрел на меня. Что-то в его взгляде погасло. Я отошел в сторону. Мы расстались. Не врагами, но и не лучшими друзьями.

* * *

Я газую, переезжаю через мост и мчусь к пансионату. Все места на парковке заняты, поэтому я подъезжаю прямо ко входу и помогаю бабушке выбраться из машины. – Здесь нельзя парковаться, – говорит бабушка.

– Ничего страшного. Это ненадолго.

Перекладываю содержимое пакета в бабушкин чемодан. Фотографии и флаконы духов, дедушкина меховая шапка и диск Ларса Рооса с прозрачным роялем. Иду с ней к дверям. Вспоминаю правило для запоминания кода и ввожу код.

– Все прошло хорошо? – спрашивает медсестра, которую я не узнаю.

– А как же, – отвечает бабушка.

– Но что произошло?

– Ничего страшного, – говорит бабушка, помахивая ногой.

– Вросший ноготь, – добавляю я.

Мы обнимаемся, я целую ее в щеку, кожа шершавая и вся в родинках, она пахнет бабушкой, она всегда будет пахнуть бабушкой, это запах взрослых подгузников и старческих духов, пастилок от кашля и ополаскивателя для рта.

– Спасибо за сегодняшний день, – говорю я.

– Не за что.

Ухожу. Спускаюсь на лифте. Потом обнаруживаю чемодан и возвращаюсь. Когда я вхожу в гостиную, она смотрит на меня, протягивает ко мне руки и кричит:

– Наконец-то! Я так тебя ждала.

Я отдаю чемодан, задерживаюсь на несколько секунд. Она морщит лицо.

– И что? Если вы ждете чаевых, то совершенно напрасно. У меня нет мелочи.

Когда я спускаюсь к машине, на лобовом стекле лежит штраф за парковку. Он выписан в пятнадцать пятьдесят пять. Я ругаюсь, кладу штраф в бумажник и завожу мотор.

* * *

Больше я Самуэля не видел. Хотя даже после похорон все равно видел. Везде. Не похожих на него людей, а его, я видел Самуэля. Правда. Настоящие Самуэли ходили по улицам Стокгольма. Он сидел в кафе на Гётгатан в бирюзовой майке, пробегал мимо по эскалатору с огромным драконом в руках, сидел за рулем серебристого «ситроена» с ржавыми задними колесами и одновременно говорил по такой устаревшей блютус-гарнитуре, которая крепится на ухо. Будь это кино, я бы подошел и обнаружил, что это совсем не он, а кто-то другой, какой-нибудь актер с похожими чертами лица, но здесь я каждый раз замечал, что отвожу взгляд, пока этот человек не исчезнет. У меня не было выбора, как будто тело хотело, чтобы я поверил: он все еще жив, ходит вокруг с драконами, ездит на серебристых «ситроенах» и сидит в кафе в бирюзовых майках.

* * *

Я приближаюсь к месту, где это произойдет, выезжаю с кольцевой развязки, проезжаю заправку, гипермаркет, МакАвто. Еду небыстро. Не иду на опасный обгон. Никто меня не видит, не замечает. Ни в одной из встречных машин, проехавших мимо того дерева, не подумали, что здесь, на этом самом месте, вскоре пролетит машина, словно ее водитель решил, что дорога просто продолжается прямо, хотя она поворачивает налево.