Всё, чего я не помню - [61]

– Подожди немного.

Он обернулся и заполз обратно в пекло. Я потянулся за ним, но у меня не хватило сил его удержать.

* * *

Мы сидим в больничном буфете и ждем заказ. Нас окружают измотанные отцы семейств, пенсионеры с трясущимися руками, дети, которым верхнюю часть комбинезона замотали вокруг пояса, сотрудники больницы, погрузившиеся в чтение вечерних газет, водители такси, разговаривающие по мобильным телефонам, и вот бабушка – она сидит за столом и изучает всех и все вокруг. А потом наклоняется вперед и спрашивает, в Швеции ли мы.

– Да, мы в Швеции.

– А так и не скажешь.

Я ничего не говорю, у меня нет сил начинать этот разговор, не сейчас. Еда готова, я иду за ней, бабушка сидит с вилкой наготове и улыбается, когда я ставлю на стол поднос: пирог с лососем и долькой лимона для нее, сэндвич с курицей для меня. На чеке время и дата: тринадцать двадцать семь пятого апреля две тысячи двенадцатого года.

* * *

Самуэль отсутствовал не больше тридцати секунд. Но по ощущениям – целую вечность. В конце концов я увидел, что он ползет к нам. Он упал вперед, хватая ртом воздух, из пиджака вывалилась розовая фарфоровая миска с золотистой отделкой.

– Крышку не нашел, – прохрипел он.

* * *

Мы все еще в буфете. Бабушка смотрит в тарелку. Она так и не притронулась к еде.

– Ты не голодна? – спрашиваю я.

Она держит вилку наготове и смотрит на еду так, словно перед ней кроссворд. В конце концов тянется за долькой лимона и глотает ее полностью.

– Теперь я сыта.

– Хочешь кофе? – спрашиваю я.

– С удовольствием. Полчашечки. Черный, сказал хозяин дома маляру и пожалел об этом. После такого дня мы заслужили что-нибудь сладкое. Посмотри, есть ли у них мои любимые конфеты.

Она достает бумажник и протягивает мне еще одну купюру. Я возвращаюсь с кофе и сладостями, на чеке пробито четырнадцать минут третьего.

– Бабуля, смотри. Миндальное печенье в шоколаде. Кто обычно приносил миндальное печенье, когда приезжал к вам в гости?

Бабушка потягивает кофе и игнорирует вопрос.

– Как там его звали? У кого вы купили дом? Как-то на «К»?

Бабушка окидывает взглядом тех, кто проходит мимо по коридору. И комментирует всех достаточно громко, чтобы они услышали.

– Ну надо же – желтая юбка. Оказывается, и так можно одеваться. Как думаешь, ей не холодно? Значит, так теперь надо выглядеть? И эти металлические украшения действительно в моде? Оказывается, и так тоже можно! (Последнее – о женщине, которая громко говорит по мобильнику, закрепленному у нее на хиджабе.)

Потом голова бабушки падает вперед, и она засыпает.

* * *

Первая пожарная машина не смогла подъехать прямо к дому. Она остановилась на полпути на подъездной дорожке, пожарные надели шлемы и отмотали шланги. Вошли в дом, не замечая нас. Уже после, когда пожар был под контролем, а врачи скорой осмотрели пацана, к нам подошли двое пожарных.

– Где тут наши герои? – спросили они, качая головами. – Или скажем – идиоты?

Но они произнесли это как будто с восхищением, и мы все же почувствовали себя героями. Волосы Самуэля были еще курчавее обычного. Мы сидели около проезжей части, прислонившись к столбу, и наблюдали, как тушат остатки пожара.

– Все кончено? – спросил Самуэль одного из них.

– Это как посмотреть. Но, скажем так, Рождество вы тут еще нескоро отметите.

Медики скорой сказали, что с пареньком все будет в порядке, и когда они спросили, как его зовут, все неуверенно переглянулись. Никто не узнал его. Ни Нихад, ни Майса, ни Зайнаб не могли припомнить, чтобы видели его в доме.

– Это сын Ройды? – спросила Нихаб.

– Кто такая Ройда? – отозвалась Майса.

– Наверное, он был один, – предположила Зайнаб. – Иначе мы бы его заметили.

Майса и Зайнаб контролировали временных жильцов. Нихад уехала к бывшему мужу. Я посмотрел на Самуэля. Огонь потушили, весь участок вонял, кусты покрылись черной копотью и пушистой пеной. Половина гостиной была уничтожена. Несколько деревьев рядом с домом сгорели. Я думал, Самуэля это убьет. За короткое время он потерял девушку и бабушкин дом. Но у него было странное выражение лица. Он вроде как улыбался.

* * *

Вдруг раздается храп, она просыпается, широко открывает глаза и машет руками.

– Нет-нет-нет-нет. Из этого ничего не выйдет. Сколько раз надо повторять? Пусти меня, пусти, не хочу, слышишь, я не хочу, выпусти меня отсюда.

Люди вокруг отрываются от телефонов, охранники у стойки информации делают несколько шагов в нашем направлении. Я встречаюсь с ними глазами, пытаюсь ее угомонить, достаю фотографии из пластикового пакета, студенческие вечеринки, семейные застолья, свадьбы, похороны. Напоминаю ей, где мы, называю свое имя, ее имя, мамино имя, имена ее сыновей. Наконец она успокаивается и говорит:

– А теперь я хочу домой.

* * *

На следующий после пожара день телефон Самуэля разрывался от звонков. Он включил беззвучный режим, но квартира продолжала гудеть от вибраций.

– Кто это? – спросил я.

– Угадай, – ответил Самуэль.

Но угадывать не пришлось, потому что скоро ответ стоял у нас на пороге. Мама Самуэля звонила и колотила в дверь, а когда я открыл, то сразу прошла в квартиру, даже не сняв красный пуховик с логотипом детского сада.