Время воздаяния - [29]

— Если вытащить из него один и растянуть в руках, — продолжал он, иллюстрируя все, что говорит, действием, — то мы увидим на нем последовательно, слева направо: черную полоску, белую полоску, зеленую полоску, затем красную, или какую — нибудь еще синюю полоску.

— Но если ничего не вынимать, — он бросил выдернутый шнурок на ковер, а своим клубком повертел у меня перед носом, — то мы увидим лишь одну сплошную пестроту: белые полоски будут соседствовать с красными, зеленые с черными, однако окажется, что все они принадлежат разным шнуркам, все перепутается — где там, в клубке, лево? где право? — ничего не понять. «Все смешалось в доме Обломовых» — (если не перепутал фамилию): но так очень точно описал это один мой… Мы, словом, были близко знакомы когда — то — вот будто с вами, — он как — то глумливо усмехнулся, и продолжал:

— Можно, конечно, попытаться выдернуть свой шнурок из клубка — вот как только сейчас я это проделал, чтобы мое разъяснение было более наглядным для вас… — он вдруг остановился, с сожалением поглядел на брошенный им самим шнурок, что так и валялся на ковре, покачал головой и заметил: — Так уже и от клубка скоро ничего не останется… где — то нужно новый доставать… — да, так вот — но представьте, что шнурки — то внутри клубка перевязаны друг с другом! И не всегда — конец к началу, а зачастую — где — нибудь посредине! Ну — ка, извольте все это распутать и выстроить в единую последовательность…

Он сокрушенно покачал головою и, снова пряча клубок в карман, закончил:

— Ничего не получится, уверяю вас.

Лили, все это время тихонько просидевшая, подобрав ноги, на подоконнике и — хотя задумчиво смотрела в окно — молча его слушавшая, перевела многозначительный взгляд на меня и подняла палец.

— Послушайте, я в общем — то и не стремлюсь что — либо распутывать, — сказал я, с некоторой досадою, — я бы просто хотел понять, что мне теперь делать и как жить дальше.

Лили снова подняла палец — на этот раз с той же многозначительностью поглядев на Шнопса.

— Собственно, даже это не слишком меня беспокоит, — продолжал я, — ну, поживу пока, как есть — как — то ведь я жил вот здесь до сих пор — а потом будет видно…

Однако Шнопс покачал головою:

— А вот это у вас, дорогой вы мой, не получится никак. Вам придется сначала во многом разобраться и кое — что распутать.

— Что значит «распутать», — удивился я, — вы только что…

— Ну да, ну да, говорил, — не дал мне закончить Шнопс.

— И теперь предлагаете мне этим заняться?

— Совершенно верно. Я, впрочем, не предлагаю — я просто вам об этом сообщаю.

— Но вы ведь сказали, что это невозможно, что у меня ничего не получится? Зачем же мне этим заниматься?

— Незачем, — ответил этот поразительный «доктор», — но придется.

Несколько мгновений мне хотелось его ударить. Чуть тряхнув головою, чтобы прогнать это неприятное чувство, я вздохнул:

— Вы пришли смеяться надо мною…

— Нет, поверьте — нет; что вы, — ответил Шнопс, и в голосе его я услышал неподдельное участие и теплоту, — просто взгляните, — и он снова вынул свой клубочек: — Ну?

— Что — ну?

— Ну, можно там что — то распутать? Невозможно. Придется это делать? Так жизнь — то ваша туда именно вплетена — вам что же, она не нужна? Не интересует она вас, что ли? Да если бы и не была нужна: ваша жизнь ведь — вы сами и есть. Трудность именно вашего положения в том, что — по каким — то причинам, уж мне неведомым, — он выразительно закатил глаза — она у вас состоит из множества таких вот, запутанных и перевязанных друг с другом отдельных «шнурков». Но так или иначе, деваться вам некуда. Как, впрочем, и всем нам, — заключил он не слишком весело.

К этому времени уже совсем стемнело; снова, как обычно, засветили лампу, комната приняла уютный вид, и всё, что говорил Шнопс, стало казаться немыслимой дичью. От того, чтобы расхохотаться ему в лицо или вытолкать вон из дома как сумасбродного мошенника, меня удерживало лишь то, что какая — то часть моего существа помнила и сознавала: происходившее со мною — со мною происходило не во сне, а на самом деле — пусть и не мог бы я уже никому и никогда объяснить, что разумею под этим «самым делом».

Я сидел, слушал разглагольствования Шнопса и думал также о том, что, в сущности, мне не нужен этот его визит и я не испытываю в его отношении ровно никаких чувств, хотя сознаю, конечно, что дважды уже сыграл он в моей жизни и совершенно запутанной и перевязанной узлом судьбе сверхъестественную и не до конца постижимую мною роль. Когда я спросил его об этом, он прервал начатое длинное и чрезвычайно сложное рассуждение и, указав на меня пальцем, ответил:

— Да, кстати — вы правы: насколько я могу понимать, именно поэтому вас избрали в свое время, — он хохотнул, будто удачному каламбуру. — Слишком много нитей связано с вами, а следовательно и влияние ваше распространилось сразу столь широко. Повторяю — вами остались довольны… вернее сказать — остались довольны таким выбором, — и он снова улыбнулся и продолжил прерванное рассуждение как ни в чем ни бывало.

* * *

— …Что же принес он или сделал? — спросила она у неподвижно сидящего, имеющего вид человека в одеждах темных, ниспадающих к ногам его тяжелыми складками, существа, прервав его рассказ. — Ведь, если верно, что ты говоришь, то все учение его — лишь пересказ древней мудрости, прежде всего той, что Бог есть Любовь — приспособленный к разумению живущих с ним в одно время? Чем же он отличается от чреды прочих посланцев — да вот, хоть от него? — и она указала в мою сторону.