Время воздаяния - [28]

После этого рассуждения я не выдержал:

— Послушай, твоя речь — «энергия», «трансформация» — мысли, которые ты выражаешь — не бесспорные, но несомненно интересные — откуда все это? Ты не производишь впечатления прошедшей университетский курс — или просидевшей годы напролет над книгами?

— Ну, ты, я надеюсь, понимаешь, что «доктор Шнопс», — она так и произнесла это имя, как бы в кавычках, — не просто случайный прохожий, в нужное время оказавшийся под окнами?

— Теперь понимаю… — я, в общем — да, понимал.

— Он… ну, словом, он выполняет поручения.

Я поднял брови.

— Так же, как и ты.

— Понятно.

— Ничего тебе не понятно. Он, действительно, доктор: в некотором роде.

— Да уж… Он так и сказал.

— Ну, вот. И по этой причине занимается… — она повернулась ко мне.

— Чем?

— Нами, — ответила она неожиданно глухо, будто у нее заболела грудь.

Я некоторое время смотрел на нее, не понимая, чем это вызвано.

— Нами — это?..

— Это такими, как мы. Ты для него ничем не отличаешься от меня. Особенно теперь…

От этих слов, или, скорее, от ее интонации мне стало как — то тоскливо.

— Но я ведь — человек, и…

— Ты человек куда в меньшей степени, чем я, — отрезала она.

Мы снова сидели рядом, как и вчера, и так же молчали; что — то ничего не приходило на ум: хотелось просто сидеть, молчать и ни о чем не думать. И я просто — то глядел в окно, за которым не было ничего заслуживающего внимания, то себе на ногти, то снова в окно, то — на Лили.

Только сейчас я заметил у нее на груди медальон с изображением вставшего на задние лапы рогатого волка: «Кто это?» — спросил я у нее. «Это… так… — амулет…» — она ответила неохотно и безразлично. «Бог? — эээ… — божество?» — «Нет… это — так… Такой же несчастный» — она спрятала медальон в вырезе платья, между плоских грудей; я понял, что больше от нее ничего не добиться, да и потерял к этому разговору интерес.

* * *

— Так и что — Шнопс? — спросил я уже на следующий день, когда мы вернулись домой с покупками.

Полдня мы потратили на то, чтобы обойти: зеленную лавку; мясную — где я задолжал уже две недели и пришлось уговаривать хозяина подождать еще; при всем том в галантерейной Лили понадобилось непременно купить ленту и моток каких — то застежек — я в этом, разумеется, не разбирался; по дороге зашли перекусить в скромную кофейню и перекусили на какую — то смехотворную сумму, так что в хозяйкиных глазах показалось даже нечто вроде жалости — я надеялся, это подвигнет ее еще на одну булочку — за счет заведения, но — не подвигло.

— Что же — Шнопс? Ты, я понял, у него училась, что ли? Он что — еще и учитель?

— Да, отчасти — учитель. Скорее просто помогает — учиться самим…

— Хорошо. А со мной что произошло на самом деле? Может быть, расскажешь?

Лили рассказала.

…

— И что — ты при всем этом присутствовала?

— Ну на это нельзя ответить определенно — тебя ведь носит во времени, как сухой лист в переулке — я не всегда поспевала за тобой, да и не имела такой цели… Но говоря вообще — да, присутствовала. В некотором роде. Не все время.

Я снова ощутил прохладную пустоту в груди: теперь мне стало понятно — откуда она. Тепло человеческого сердца — любого — не может сравниться с жаром божественного огня. «Возможно, я привыкну», — подумал я, а затем снова спросил:

— Зачем же было сочинять всю эту — историю? Как я вылезал на балкон, буянил после, кричал?

— Это примерно так и было, — тихо ответила Лили, — по человеческим понятиям времени, в которое тебя занесло. А представь, что было бы, расскажи я тебе все как есть сразу? когда ты еще был — как бы это сказать — под наркозом? Что бы ты понял?

— Вероятно, понял бы, что ты сумасшедшая… — согласился я.

«Доктор» появился еще через день; «Не слишком пунктуально» — подумал я, услышав голос в прихожей. Я не стал его встречать.

Он, видимо, уже знал, что мне более или менее известна истинная моя история; истинная настолько, насколько может быть истинной история чего бы то ни было, выкинутого странной фантазией судьбы из ровного и бесстрастного потока времени — история, в которой середина может предшествовать началу, причины — порождаться своими следствиями и вымысел — быть более реальным и значимым, чем беспристрастный перечень фактов; но главное — вся она бесконечными петлями повторяет одни и те же обстоятельства, всякий раз перекраивая их и раскрашивая новыми рисунками, так что порою и не угадать, что в ней появилось нового, а что — лишь одетое в перелицованные до неузнаваемости драпировки и много раз уже случавшееся в прошлом.

— «Прошлом»… Разве имеет это слово какой — либо смысл для вас? — спросил меня Шнопс (или как уж там его нужно было называть на самом деле), когда после взаимных приветствий мы заговорили на эту тему. — Действительность, в которую погружены мы все — а скорее, тот водолазный колокол, в котором все мы вместе погружены в океан небытия, — наполнена таким множеством разнообразных причин и еще более разнообразных следствий, что им попросту давно уже не хватает в нем места, чтобы выстроиться в ровные и прямые цепочки. Представьте себе спутанный клубок разноцветных шнурков, — и он вдруг достал из кармана плаща, который так и не снял, — точно: маленький пестрый клубочек.