Время воздаяния - [30]

— Почему, — продолжала она, уже горячась, — именно его следует нам почитать воплощением того, что всесильно; и зачем ему во всесилии своем поступать столь мудрено? Я не могу этого постигнуть…

Она умолкла, и умолкло все вокруг, только ветер бросал и бросал нам в лицо пригоршни колючего песка: мой каменный лик совсем оплыл от их нескончаемого потока, как лицо прокаженного, но мое недвижное тело не могло даже повернуть его от ветра, не могло хотя бы ладонями укрыть его от этой жестокой детской забавы, ибо не было у меня рук, и ладоней не было. Имеющее вид человека существо хранило молчание, только вглядывалось в какую — то ему одному видимую точку вдали.

— Ответь, вестник, — сухим листом снова слетел вопрос с почти неподвижных, внутренней мукой вечно истязающего сомнения скованных губ.

— Вот что сделал он и что принес, — ответил наконец ровный, бесстрастный голос, — он показал, что ради любви можно принять страдания, умереть, сойти в бездну, но — не погибнуть, а вернуться, и что именно этот путь ведет к жизни вечной; показал, что страдание не может быть вечным, а вечна лишь любовь и жизнь… Ты думаешь, он не чувствовал боли и мучений от пыток, или ужаса — от сознания того, что вот сейчас он умрет — уйдет, по капле источится жизнь из его тела, изувеченного теми, ради кого он пришел? Будет высмеяна и поругана — до времени — его любовь?

— Но получается, он знал, что так вернется, и страшиться ему было нечего?

— Он не знал — он верил; но это и есть именно то, во что не могут поверить люди.

* * *

Вот еще — из бесед со Шнопсом, состоявшихся у нас с ним на протяжении того времени — в ту осень, что жили мы в старом тихом доме, на старой тихой улочке, с платанами напротив, совершенно уже облетевшими и оттого хмуро и сонно глядящими в окна нашей квартирки в третьем этаже:

Лили (устало, как непонятливому ребенку): …но зачем, для чего такие сложности? Зачем? Не проще ли было — как уже случалось: предстать в образе своего какого — нибудь вестника — если уж никак нельзя самому — в каком — нибудь горящем кусте… Я уже слышала твой ответ, но объясни теперь (показывая на меня) — хотя бы ему…

Шнопс (с тем же самым видом и тем же тоном, что и Лили; демонстративно обращаясь ко мне): Я уже отвечал нашей милейшей Лили, что мы ведь… — скорее, конечно, эээ… — вы: наша прелестная Лили, люди, прочие, в некотором роде… создания — видимые и невидимые… Но, хорошо, все равно — скажем: мы. Так мы ведь не можем представить себе, к примеру — смерть? Заметьте: представить не то, как это все будет после нас, а, знаете ли, — само состояние: еще минуту назад я — был, а вот теперь — меня уже нет…

Лили: Да понятно, понятно…

Шнопс (не обращая на нее внимания): То есть мое тело — еще почти ничем не отличающееся от живого тело — есть, но меня в нем — нет… А где я? Что я тогда чувствую? И если ничего, то: как это — ничего не чувствовать? совсем, ничего? Вы… эээ… — мы — так же не можем себе это представить (если сомневаетесь, то поверьте на слово), как не может нарисованный человечек представить ластик, который его стирает — ничего подобного просто не может быть в его нарисованном мире… Какой еще ластик? А куда же девается стертый человечек?..

Более того, мы не можем представить себе и жизнь! Да — да — я имею в виду: жизнь другого человека, или, уж если на то пошло, — любого другого существа, кроме себя; вот — сидите вы и смотрите на прелестную Лили, и сидит прелестная Лили — и смотрит на вас, и ни вы, ни она при всем старании не можете ощутить: как это? — смотреть чьими — то чужими глазами, слышать чужими ушами; не можете ощутить биение чужого сердца у себя в груди… Почему это получилось так, что вы сидите и смотрите на Лили? почему не так, что вы — Лили и смотрите на… эээ… на себя?.. Впрочем, по глазам я вижу, что несколько вас запутал… (Пауза)

Но точно так же мы не можем представить — не говоря уже о том, чтобы узреть — и Бога. Фундаментальные компоненты мироздания вообще недоступны нашему восприятию: отсюда необходимость для них — воплощения; просто, чтобы стать нам доступными непосредственно. И — главное — где бы в противном случае была, скажем, назидательность? Трогало бы это нашу душу? Если бы, вот так — из горящего куста как — то?.. Нет, увы, здесь нужна была убедительность, наглядность: вот — страдание, вот — любовь…

(Две недели спустя; все сидят после обеда в гостиной)

Я: …Шнопс, дорогой, так все же: как возникло все, что возникло? — От общего ли к частному, от целого ли — к деталям? — Бог создал слово, которое затем создало всё, в том числе и человека? Или наоборот — от деталей, объединяющихся по своим собственным законам — к целому? — Частицы создали атомы, атомы — молекулы, из молекул построилось всё, в том числе и человек, который произнес слово, которое стало — Богом?

Шнопс: Вспомните клубок переплетенных шнурков — я имею в виду, что ответ мой: ни то ни другое — из того, что вы привели в пример — а есть это замкнутый, самодостаточный и в некотором роде вечный процесс… Человек — инструмент Бога, которым он творит мир…

Лили: Или познает? Когда он создал небо и землю, то сказал — это хорошо; но затем ведь создал же он человека: для того, что ли, чтобы убедиться, точно ли — хорошо? Может что — то — нехорошо?