Время летних отпусков - [19]

— Дело не в «елках», а в людях! — загорячился Роман Григорьевич. — Нужно, чтобы все операторы изучили ваши методы обслуживания скважины…

— Так ведь я сказала уже: все по инструкции делаю. А если кто из операторов ее не выполняет — это уж ваша забота, гоните его в шею. Пускай идет в карьер, камень колоть: там инструкции попроще…

Не договорив, она обернулась.

Дверь избушки скрипнула. Из-за нее выглянула мальчишеская, очень серьезного вида физиономия. Потом высунулось угловатое плечико, а из-за плечика торчал спаренный ствол игрушечного ружья. Владелец ружья довольно хмуро осмотрел Светлану, сторожко глянул на мать, но, заметив Антонюка, тотчас же позабыл об охотничьих хитрых повадках и, спрыгнув со ступеньки, побежал к нему:

— Дядя Рома, а лосенок где?

— Лосенок? Там… — неопределенно махнул рукой мастер. — В лесу. Гуляет…

— Но ты же обещал мне! Я его ручить буду…

— Это верно, что обещал… А не видел. Нету их в округе, лосей. Ушли.

— Врешь! — сказал мальчик. — Дядя Федя, шофер, прямо на дороге лосиху встретил и с ней двух маленьких. Чуть не сшиб!

Антонюк поскреб затылок, раскаиваясь, должно быть, в своем вранье, и поведал огорченно:

— Может, они и есть. Да вот билета у меня нет.

— Какого билета?

— На лося. Чтобы его застрелить или поймать, билет полагается. Иначе говоря — лицензия.

— Так, значит, у тебя нету… лицензии?

— Нету. Еще не добился.

— А-а… — разочарованно протянул мальчик. И, сразу потеряв всякий интерес к Антонюку, подошел к Светлане.

Лет пять ему. Чернявый, густобровый. В мать?.. Нет: глаза синие, как лесные цветки. И подбородок уже очерчен твердо. Отцовский подбородок.

— Тебя как зовут? — спрашивает он Светлану строго.

«Меня? — соображает она. — Тетя Света? Светлана?»

— Светлана… Ивановна. А тебя как зовут?

— Генка!.. — будто выхлест ремня. Будто — по щеке. — Ну-ка иди в дом!

Это мать.

Худенькое, жилистое тело мальчишки напрягается и снова обретает сторожкую охотничью повадку. Не оборачиваясь больше, неслышно, на цыпочках идет он к избушке и скрывается за дверью.

Антонюк еловой лапой сосредоточенно сметает комья сырой глины со своих сапог.

— А почему ребенок с вами, на работе? — интересуется Светлана. Она спокойиа. — Не мешает он вам? Да и дорога, наверное, утомительна для мальчика. Два таких конца.

Черные глаза Гореловой жгут как уголья:

— Куда же мне его девать?

— Отдайте в детский сад.

Горелова жестко усмехается (наконец-то):

— Был он у меня в детском саду. Пришлось забрать — младшего пристроила на то же место, три года ему. А другого места не дают: полно.

— Да, с детсадом у нас трудно, — вмешивается Антонюк. — Двадцать шесть заявлений.

— Значит, нужно открыть еще один детский сад! — вполне резонно замечает Светлана.

— Верно… — Антонюк похлопывает еловой лапой по голенищу. При этом глаза его сочувствующе и чуть насмешливо, из глубины — отступя на шаг — смотрят на Светлану. — А помещение где взять?

«Наверное, с этим уже давным-давно мучаются, — догадывается она. — А я впервые слышу, и сразу: „Открыть новый!..“ Стыд какой».

И, как обычно, когда на себя рассердится, решительно сдвигает брови:

— Найдем помещение.

«Ты уж найдешь… Временная», — прочла в глазах Гореловой.

— Найдем. До свидания.

На обратном пути Светлана и Антонюк молчали. Казалось, что он хочет затеять с ней какой-то длинный разговор, но колеблется. Или же решил, что разговор этот впереди. Потом все же откашлялся и… заговорил о другом:

Ну как, Светлана Ивановна, насчет плаката?

— Плакат выпустим, — ответила она. — Обязательно. Хороший оператор — Горелова… А девяносто девятую буровую, Роман Григорьевич, закроем.

— То есть… Что?!

— Я говорю, что отбор нефти из девяносто девятой скважины придется прекратить. Эту скважину будем ставить под инжекцию.

— То есть?..

Антонюк остановился посреди дороги и, отделив зачем-то руки от грузного туловища, таращил на нее глаза. Рехнулась, что ли?

Светлана огляделась. В стороне, на обочине просеки, приник к земле старый кедр. Здесь, по краям, не срубали деревьев начисто, до пня, а просто, подрезав пилой, отваливали набок. Отвалили набок — а он, замшелый, все жив, и кончики ветвей кустятся длинными иглами.

— Сядем, Роман Григорьевич… — предложила Светлана.

Он сел, насупившись.

— Если вы будете против — здесь этот разговор начнется и кончится, — сказала она. — Но если…

Солнце, прикрытое пыльной хмарью, шло над тайгой, цепляясь за, вершины, Неяркие стрелы его лучей пронзали чащобу, выхватывая то здесь, то там мрачные, иссохшие завалы лесного хлама.

Долго еще сидели Светлана Панышко и Роман Григорьевич на поваленном дереве, чертили сучком сухую глину и подошвами стирали эти чертежи. Горячились, спорили…

И долго еще шофер Федя — там, на дороге, — задраив от гнуса стекла своей «Победы», спал, свернувшись калачиком у баранки. Отсыпался в счет будущей переработки.

9

— Кто просит слова?

Собрание вел Антонюк. Он стучал карандашом о стакан, ободряюще улыбался, приглашая.

— Ну, кто первый? Первому — без регламента… — обычная в таких случаях присказка…

Светлана Панышко только что изложила собранию проект внутриконтурного заводнения пласта, села и теперь, еще не справившись с волнением, вглядывалась в лица.