Время и другой - [11]

Та же сложность проявляется и при точном описании феномена смерти. Мука переворачивает нам душу не только по причине невозможности сбежать от акта-существования, загнанности в него, но и из-за ужаса перед угрозой оторваться от связи со светом, трансцендирование которой возвещается смертью. Как и Гамлет, мы предпочитаем знакомое нам существование существованию незнакомому. Приключение, в которое существующий ввязался посредством гипостазиса, для него словно единственная надежда и опора, прибежище от всего, что в этом приключении невыносимо. В смерти - и соблазн лукрециева ничто, и паскалево алкание вечности. Это не две различные установки: мы разом хотим и умереть, и быть.

Не в том проблема, чтобы вырвать вечность у смерти, а в том, чтобы суметь встретить ее, принять и сберечь в Я, в гуще существования, где с ним случается некое событие, добытую гипостазисом свободу. Эту ситуацию можно назвать попыткой одолеть смерть - с одной стороны, происходит событие; с другой, субъект не встречает его и не принимает как предмет, но тем не менее оказывается лицом к лицу с ним.

Итак, мы описали диалектическую ситуацию, - а теперь покажем конкретную ситуацию, где эта диалектика свершается. Таков наш метод - мы постоянно прибегаем к нему, хотя и не можем изложить его здесь в подробностях. Во всяком случае вы видите, что он не до конца феноменологичен.

Но эта ситуация, а именно: с субъектом происходит событие, а он не берет его на себя, ничего сам не может мочь, хотя некоторым образом к нему обращен, - есть отнесенность к другому, непосредственно к другому (le face-à-face avec autrui), встреча с лицом, одновременно открывающим и скрывающим другого. Другое (l’autre), взятое на себя, есть другой (autrui).

О значимости этой встречи я буду говорить на последней лекции.

ВРЕМЯ И ДРУГОЙ

Надеюсь, мне удастся показать, что связь эта совсем не такова, как излагают ее, с одной стороны, экзистенциалисты, с другой - марксисты. Сегодня я просто хочу отметить, что само время отсылает к этой ситуации - лицом к лицу с другим.

Будущее, даваемое нам смертью, будущее в событии не есть еще время. Ибо это ничейное будущее, которое человек не может взять на себя, должно, чтобы стать элементом времени, оказаться связанным с настоящим. Но как же связаны друг с другом два мгновения, между которыми - все отстояние, вся бездна, разделившая настоящее и смерть; что это за зазор - ничтожный, но и бесконечный, где всегда остается место надежде? Безусловно, это не отношение простой смежности - в этом случае время превратилось бы в пространство -но равным образом и не порыв (élan) динамизма и длительности, ибо, как нам представляется, настоящее не способно выйти за пределы себя и захватить будущее; это исключено самой тайной смерти.

Представляется, что связь с будущим, присутствие будущего в настоящем свершается лицом к лицу с другим. Тогда ситуация лицом к лицу есть само свершение времени. Захват настоящим будущего - не акт (жизни) одинокого субъекта, а межсубъектная (intersubjective) связь. Ситуация бытия во времени - в отношениях между людьми, то есть в истории.

IV

ВЛАСТЬ И ОТНОШЕНИЕ С ДРУГИМ (AUTRUI)

 ЭРОС

ЧАДОРОДИЕ

На прошлой лекции я начал со страдания

как события, в котором полностью свершилось одиночество существующего, иными словами, - вся напряженность его уз с самим собою, вся окончательность его самотождественности, но где, вместе с тем, он вступил в связь с событием, которое он на себя не берет и с которым он ничего не может больше мочь. Это грядущее (futur) смерти определяет нам будущее (l’avenir) [27] в той мере, в какой будущее не есть настоящее. Оно определяет в будущем то, что помимо всякого предвосхищения, создания проекта, порыва. Если постигать время исходя из такого понимания будущего, надо распрощаться с временем как «подвижным образом неподвижной вечности» (в Тимее. - Примеч. пер.).

Когда мы лишаем настоящее всякого предвосхищения. будущее теряет, какую-либо соприродность настоящему. Оно тогда не запрятано в недрах предсуществующей вечности, откуда мы могли бы его достать. Оно абсолютно новое и другое. Именно так можно постичь реальность времени, абсолютную невозможность сыскать в настоящем, эквивалент будущему, отсутствие всякого схватывания будущего.

Конечно, бергсоновское понимание свободы через длительность преследует ту же цель. Но в ней настоящее сохраняет власть над будущим, ибо длительность есть творчество. Чтобы критиковать эту философию-без-смерти, мало поместить ее в контекст современной философии, превратившей творчество в основное свойство твари. Нужно показать еще, что творчество предполагает открытие в тайне. Сама по себе тождественность субъекта этого дать не может. Чтобы подкрепить это утверждение, мы подробно рассмотрели безличный и неумолимый акт-существования, представляющий собою как бы целую вселенную, и гипостазис, приводящий к властвованию существующего над актом-существования; в гипостазисе существующий замыкается в окончательности тождественности с собой, от которой его не может избавить пространственное трансцендирование. Нужно не то чтобы оспорить факт предвосхищения, к которому нас приучили бергсоновские описания длительности, а показать ею онтологические предпосылки; они суть скорее факт, чем действие субъекта, вступившего в связь с тайной, а тайна - это, если угодно, само измерение, открывающееся у заключенного в самом себе субъекта. Вот основание, почему действие времени глубоко. Оно не просто обновление посредством творчества; такое обновление по-прежнему привязано к настоящему и не доставляет творцу ничего, кроме пигмалионовой печали. Время существенно больше, чем обновление наших душевных состояний и наших качеств; это новое рождение