Цель этих лекций - показать, что время - не факт отъединенного субъекта, а сама связь субъекта с другим[1]. Утверждение это отнюдь не социологическое. Речь пойдет не о том, как мы выкраиваем и обустраиваем время, заимствуя свои представления у общества, и не о том, как общество помогает нам сформировать представления о времени, - нас будет интересовать само время, а не представления о нем. Чтобы подкрепить это утверждение, нам, с одной стороны, придется углубить понятие одиночества, а с другой - исследовать те возможности, которые время предоставляет одиночеству.
Предпринимаемый нами анализ будет онтологическим, а не антропологическим. Мы и впрямь считаем, что онтологические проблемы и структуры существуют, пусть и не в том смысле, какой придают слову «онтология» реалисты, попросту описывая данное бытие. Мы утверждаем, что бытие - не пустое понятие, и у него есть своя диалектика, при этом такие понятия, как одиночество или общность, появляются на определенной ступени; что одиночество и общность - не только психологические понятия, вроде испытываемой порой потребности в других или предполагаемых такой потребностью предзнания, предчувствия, предвосхищения другого. Одиночество мы намерены представить как онтологическую категорию и указать его место в диалектике бытия, а точнее (ведь смысл слова «диалектика» более определенный) - его место в общем устроении бытия.
Итак, мы с самого начала отвергаем хайдеггерову концепцию, отыскивающую одиночество в самой сути отношений с другими, уже предположенных заранее. Антропологически неоспоримая, онтологически эта концепция кажется нам смутной. Хотя и верно, что связь с другими положена у Хайдеггера как онтологическая структура Dasein’а, ни в драме бытия, ни в экзистенциальной аналитике она на деле никакой роли не играет. Анализ Бытия и времени нацелен либо на повседневную безличность, либо на одинокий Dasein. С другой стороны, откуда берется трагичность одиночества - от ничто ли или же от лишенности других, что подчеркивается смертью? Здесь по меньшей мере недоговорка, что и побуждает нас подняться над определениями одиночества через общность, а общности - через одиночество. И наконец, другие у Хайдеггера появляются в экзистенциальной ситуации Miteinandersein’a, то есть взаимного бытия друг с другом. Здесь связь выражена предлогом mit (с). Если так, то это рядоположенность при общем термине, вокруг него, то есть точно следуя Хайдеггеру - вокруг истины. Но тогда это не непосредственное отношение лицом к лицу. Ей каждый отдает все, кроме самого обстоятельства своего личного существования[2]. Мы, со своей стороны, намерены показать, что изначальная связь с другим не описывается предлогом mit.
Наш подход приведет к таким последствиям, принять которые, быть может, окажется нелегко. Блеска и патетики антропологического подхода здесь не будет. Зато будет что сказать об одиночестве - и не только то, что оно, якобы, - несчастье и противоположно общности, которую обычно называют счастьем. Так мы доберемся до онтологических корней одиночества и, наверное, поймем, как можно его преодолеть; а о том, как нельзя, скажем уже теперь. Не будет такого преодоления в сознавании: в сознании объект, хотите вы того или нет, усваивается субъектом, а двойственность пропадает. Не будет его и в экстазе: в экстазе субъект усваивается объектом -и вновь обретает себя в нем одном. Все подчинения такого рода приводят к тому, что другое исчезает.
Тут-то мы и столкнемся с проблемой страдания и смерти. Нельзя сказать, что это слишком увлекательные темы, позволяющие писать блестяще и модно; однако в феномене смерти одиночество оказывается на пороге тайны. Не нужно понимать эту «тайну» чисто отрицательно, то есть как нечто неведомое, положительное значение которого предстоит установить. Нам это понятие понадобится, чтобы распознать некое отношение внутри субъекта, не сводимое к простому возврату его одиночества. Окажется, что смерть - это тайна, а не непременно ничто, и перед ее лицом не происходит поглощения одного члена отношения другим. И наконец, мы покажем, как заявляющая о себе в смерти двойственность превращается в отнесенность к другому и ко времени.
Нашему подходу присуща диалектика, но не гегелевская. Мы не преодолеваем здесь противоречий и не примиряем их в стремлении остановить историю. Напротив, нашей целью является утверждение множественности, не допускающей слияния в единство: мы - как бы дерзко это ни звучало -намерены порвать с Парменидом.
