Время героев. Ч. 2 - [15]

— Кто этот человек? — спросил брат Томаззино

— Этот человек — враг Святой Веры и это все, что тебе нужно знать. Он очень опасен, опасен так, как опасен Дьявол. И более того. Ты помнишь Отца[15], воцерковившего тебя?

— Да — кивнул Томаззино. Он и в самом деле — помнил, до сих пор помнил.

— Мы не говорили тебе, брат. Потому что и сами не знали. Но сейчас знаем. Нет сомнений в том, что именно этот человек — убил Отца в Североамериканских соединенных штатах. Вот почему — он не должен уйти из Рима живым.

Брат Томаззино накрыл своей большой, корявой, мозолистой ладонью фотографии, лежащие на столике. И медленно сжимал пальцы — пока фотографии не превратились в смятый комок, а брат Карти не положил поверх побелевшей руки брата Томаззино свою руку.

— Не стоит, брат. Мы все помним Отца и то, что сделал для нас. Немало заблудших душ он вернул в лоно Святой Церкви, немало отбившихся от стада овец он вернул в стадо. Одна из Заповедей гласит — не убий, но это не значит — «не защити». Мы не говорили тебе об убийце Отца еще и потому, что ты бы ринулся мстить, навеки погубив свою душу. Но сейчас — убийца в Риме, он приехал для того, чтобы не убивать — и значит, мы должны исполнить Божью Волю.

Где-то вверху глухо громыхнуло — над Римом сбирались темные тучи, кое-где даже сверкала молния — но живительный дождь все никак не мог оросить эту землю. Сухая гроза — предвестие большой беды.

— Клянусь тебе, брат, я убью его. Я вырву его черное сердце!

Брат Карти похлопал по сжатому кулаку Томаззино — так сжатому, что побелели костяшки пальцев.

— Так нельзя. Уже за эти слова — я бы наложил на тебя ептимью[16], но я не имею права этого делать. Поэтому — по возращении — покайся и прими ептимью сам, и пусть Господь будет тебе в том свидетелем. Когда ты вернешься — покайся и помолись за душу убитого тобой, ибо Господь велел возлюбить врагов своих.

И с этими страшными и богохульными словами — над крышей фургона снова глухо громыхнуло.

В фургоне, который благодаря ватиканским номерам пользовался правом экстерриториальности и не мог быть досмотрен — имелось все необходимое. Для слежки, для прослушивания и, наконец — для убийства.

Винченцо и Онофрио вооружились старыми британскими пистолетами — пулеметами СТЭН с интегрированными глушителями. Кошмар водопроводчика, ни были разработаны более шестидесяти лет назад — но до сих пор оставались одним из лучших видов оружия для городской герильи, городских партизан благодаря своей простоте и возможности очень удобно прятать их под деловой костюм с пиджаком или церковную сутану. Магазин у этих автоматов присоединялся не снизу, как у нормального оружия а сбоку — впрочем, англичане всегда имели тягу к своеобразному, не такому как у всех оружию. Вместо ствола — была толстая черная труба глушителя, глушитель был интегрированным и очень эффективным. В костюмах, которые одели братья — имелись вшитые крючки, на которые можно было подвесить оружие. Со сложенным прикладом оно отлично маскировалось пиджаком, выхватить, разложить приклад и примкнуть магазин — у опытного человека это занимало несколько секунд, а братья с этим оружием имели дело не раз и не два. Не счесть людей, которых они расстреляли с именем Христовым на устах.

Для Томаззино полагался такой же пистолет — пулемет — но он на сей раз пренебрежительно отодвинул его, взял свою старую, ободранную lupara, которую привез с собой с Сицилии. К ней у него было несколько патронов, которые он рассовал по карманам, патроны были самостоятельно снаряжены, мелкая дробь, крысиный яд и крупная соль вперемешку, типичное сицилийское «послание». С тех пор, как он переехал сюда на север — он никогда не пользовался этим оружием — но сейчас было самое время. Человек, убивший Отца, заслуживал не просто смерти — он заслуживал сицилийской расправы. Мелкая дробь покалечит, но не убьет, крупная соль доставит страдания, а крысиный яд препятствует свертываемости крови и не даст врагу остаться в живых: он скончается в страшных мучениях и скончается не сразу, далеко не сразу. Вот это — и будет расплата. Он, Томаззино выстрелит подонку в живот из обоих стволов и оставит его умирать — а сам вернется в монастырь и сотворит молитву за прощение грехов. Отец, несомненно, находящийся на небе — услышит его и поймет, что месть свершилась и его враг мертв.

Да, так он и сделает…

— Где этот человек? — спросил Томаззино

— В пансионате. В Трастевере, слушай внимательно, я расскажу, как туда проехать. Думаю он ненадолго в Рим — но сегодня он будет там.

Трое братьев, одетых в дешевые черные костюмы с удостоверениями карабинеров в карманах — вылезли из фургона, и пересели в черную Ланчию с миланскими номерами — она была угнана утром, номера были краденые, их свинтили с такой же машины, попавшей в аварию и сильно разбившейся. Какое-то время, учитывая известный итальянский бардак — этого должно было хватить. Потом — они бросят машину где-нибудь, где ее угонят и переправят в Триполитанию, там все ездят на угнанных. И концы — в воду.

— Что с тобой? — спросил Винченцо, смотря на сжатые губы Томаззино — почему ты не взял автомат.