Время ангелов - [40]

— О! я ошиблась, какая я глупая. О! конечно, не купили, а получили в наследство от моего двоюродного дедушки Гюстава, он был из семьи беженцев Нантского эдикта, поэтому дом назвали «Le Desert», Пустыня.

— «Дезер». Забавно. Знали бы вы, что такое настоящая пустыня…

— О, да, понимаю, если тебе нужна тысяча квадратных километров, берешь и присоединяешь.

— Вовсе нет, кузен, вы заблуждаетесь…

— Ах, эти огромные страны! никаких налогов, никаких автотрасс, никаких убытков при продаже вина, хочешь увеличить свои земли — пожалуйста.

— Но, кузен, вовсе нет, земля в Танта очень дорогая.

Однажды в Танта она никак не могла закрыть окно, что-то ей мешало, оказалась, змея повисла на раме, ах! если бы опять обнаружить в спальне змей, и чтобы Поль, ночная рубашка, вышитая перьевыми стежками, и маленькое хмурое лицо, лежал в постели! о, теперь бы она сумела его развеселить!

— Что я говорила?.. Знаете, как моя бабушка въехала в свой новый дом, я говорю «новый», потому что она только-только его унаследовала, вы понимаете…

— Конечно, в прежние времена люди еще могли получить наследство, не то что сейчас, с этими родственниками-путешественниками…

— Она въехала в дом в черном костюме амазонки верхом на белой лошади.

— …и ведь отправляются на другой конец света, вместо того чтобы по нашему озеру плавать и умереть по-человечески, в своей постели или хотя бы в лодке, как наш бедный Гастон.

— Я его очень любила. И усики его мне нравились.

— Так вот! клянусь вам, в черном бархатном костюме амазонки въехала прямиком в конюшню.

— Да уж точно! если бы они умирали в своей постели, вопросы наследования решались бы значительно проще. И что в итоге, где ваши прекрасные конюшни? Ваша бабушка на белой лошади и дедушка, ездивший в «Фоли Бержер» с кучером и лакеем, проели.

— Мой дед по крайней мере не уплыл на корабле со стеклянным дном к Золотым островам.

— Ну уж, у Оноре по крайней мере не было Девиц на борту.

— По-вашему, он — прямо вторая Валери.

— Были там девицы или нет, что вы предлагаете? В какую сумму вы оцениваете состояние? дом, виноградники первой зоны, банковские счета, мебель, картины, китайские безделушки.

Дети вошли в не запертый по легкомыслию огромный дом, чей-то голос звал на втором этаже: «Оноре!», впорхнули беззаботные пташки, на люстре качаться не стали, держались за руки, розовые вязаные кофточки, палец во рту, разглядывали Китайца с надутым белым как у паучихи брюхом, который с утра до вечера и всю ночь кивает: здравствуйте.

— Нам бы это жизнь подсластило.

— Как бы сахар слишком долго ждать не пришлось. Может, ваш Оноре стал королем племени дикарей.

— Чтобы жить среди дикарей, необязательно ехать на другой конец света…

— Я ухожу. Где моя шляпа? расскажете мне потом, что вы решили.

— Решили! вы все шутите, Сиприен.

— Решили что? Утонул этот мальчишка или нет?

— О! не говорите такие ужасные вещи, Сильвия еще наверху.

— О! наша Вали закусила удила.

Смешно даже представить, что она может закусить удила, покрыться пеной, тряхнуть гривой, словно молоточками цокать по мостовой копытами и разбить витрину часовщику Виктору; почему вместо того, чтобы учиться делать трое часов из одного будильника, он в модном синем плаще бегал за женщинами? Слепой! Нотариус опечатал дом после похорон, народу пришло гораздо больше, чем рассчитывали, сестра Фрида с важным видом, какие-то незнакомцы, которые, проскользнув в гостиную, расселись на краешках стульев. Потом настало время ожидания: родственники ходили мимо безмолвного дома, вот уже одна каменная маска отвалилась.

— Думаю, нужно пойти на жертвы, нужно послать кого-нибудь в Египет, пусть каждый даст денег на поездку, разумеется, соответственно доходу, мне вот, например, с моими погибшими виноградниками да с этими банкирами еле на сигареты хватает.

— Ладно, пусть ваш взнос будет равен цене на пачку сигарет.

— Что? Гонтран собирается давать по франку в день?

— Франк в день, посчитайте, тридцать франков в месяц, триста шестьдесят пять в год, фактически годовой процент с десяти тысяч франков, где Эрнесту найти подработку за такие деньги? это целое, пусть и небольшое, состояние.

— А! Так вы, Гонтран, Эрнеста туда отправляете?

— Ну, да, я так решил. Дела по виноградникам мы закончили, он — человек простой, в огонь и в воду за меня пойдет. После смерти его младшей дочери мы встретились, я долго жал ему руку, он все сделает, чтобы доказать смерть Оноре. Смерть на воде, от пули, от ножа, от ядовитой травы.

— Только это дорого, страшно дорого.

— Вы предпочитаете ждать, пока десять лет пройдет? нет?! значит, вы согласны с моим выбором. Я бы сам поехал: прыгнул бы в самолет, и дело с концом. Но моя инвалидность… А ты, Жюль, пора бы уж решиться и заговорить?

Жюль заговорит, когда захочет, — повторяла его мать, сидя с вышиванием под секвойей: ах! сколько хлопот с этим ребенком! ужасно беспокойный, вертится в кроватке, я иногда по десять спичек за ночь сжигаю. Гонтран пригласил Эрнеста. По какому праву он зовет меня Эрнестом? Разве я зову его Гонтран? «Леон! Леон!» — кричал в саду павлин. Вот кто он такой! — павлин. Слепой павлин!

— Вы верно поняли, Гюстав, извините, Эрнест… мы, конечно, будем крайне огорчены, узнав, что с нашим дорогим племянником Оноре, мсье Оноре, случилось несчастье… Мы дадим вам его фотографии и последний адрес, гостиница в Александрии.