Время ангелов - [39]
— Ну вот она все-таки умерла.
— Наверное, нам надо было больше о ней заботиться.
— Позвольте, я ее навещала, но, кажется, мои визиты не доставляли ей радости.
— Валери?! Слушай, я думал, ты когда-то претендовала на Гастона?
— Я его любила, да. Но Сильвия стоила нас всех, вместе взятых.
— Наша Валери закусила удила.
— Ладно, ладно, я бы вас попросил. Как мы будем действовать?
— Ну, во-первых, есть ли завещание?
— Если есть, то явно не в нашу пользу, в противном случае нас бы известили.
— О! Гонтран, а вы ждали чего-то другого? Наивное дитя.
— О! опять вы, Сиприен…
— В общем, есть некий молодой человек, единственный наследник, пропавший без вести.
— Сын балерины…
— О! не надо преувеличивать, она…
— Валери, если вы еще раз скажете, что она продавала билеты в кассе, меня самого удар хватит.
— Уж во всяком случае не балерина, а акробатка.
— Хватит, она на небесах, не будем о ней.
Никто не знает, может, она блуждает где-то совсем близко от земли, она наверняка встретилась с Оноре, и почему бы ей после смерти иметь не крылья, а плавники?
— В общем, никаких последних волеизъявлений? Это смешно, нет, это даже преуморительно, как сказал бы старина Гюстав.
— Я мог бы рассказать вам кое-что, что явно бы вас заинтересовало.
— Перестаньте, перестаньте, Сиприен, хватит уже привлекать внимание. Вы всегда вели праздную жизнь, в то время как я…
— Хорошо, хорошо, как знаете, пожалуй, нам пора домой. Куда я дел шляпу?
— Могла бы все-таки эта… кошка с ониксовыми глазами, которой я так любовалась, когда помогала сиделке делать ей массаж…
— А если Оноре умер раньше нее…
— К счастью, она считала его живым, иначе наверняка завещала бы все своим акробатам.
— Он же пропал без вести, значит, мы — наследники.
— Вот именно, пропал, а не умер.
— Но, в конце концов, мы уже три года ничего о нем не знаем.
Сильвию наверху укладывали в черный ящик с серебряной бахромой.
— Но черт побери! мне деньги нужны сейчас, а не через десять лет. Нет, надо ждать, пока мсье соизволит вернуться. Или пока кто-нибудь из местных моряков не увидит в порту, как стеклянная лодка мсье пошла ко дну.
— Нам нужно официальное уведомление, и еще скорее всего придется заверять подпись свидетеля.
— О! — воскликнула вдруг тетя Урсула-Поль, до сих пор не проронившая ни слова, она, как и Сиприен, наследовала в двадцать четвертую очередь, — в этих странах очень легко заверяют любую подпись.
А ведь правда! Ай да тетя Урсула-Поль и ее Египет! Это из их поместья в Танта, находящегося в столице Дельты, но тем не менее охраняемого с наступлением сумерек вооруженными людьми, дядя Поль уехал в Эль-Файюм по важному делу, управляющий выпил шесть чашек крепкого обжигающего кофе, пока ждал его, как оказалось, напрасно, а тетя, тетя Урсула-Поль вернулась на родину и больше никогда не смеялась.
— О! Тетя Урсула-Поль, у вас, наверное, есть идея?
Идей у нее нет, но к чему сразу в этом признаваться, может, удастся, наконец, набить себе цену, перестать быть бедной родственницей, которую из милости терпят на семейных праздниках и которая потом в одиночестве трясется и плачет кровавыми слезами среди подушек и антимакассаров, — ну.., кузен, я подумаю… в тысяча девятьсот двадцатом году я продала поместье, но, конечно…
— Но, тетя Урсула-Поль, разве там покупают земли? если вам нужна земля, вы просто присоединяете себе несколько квадратных метров.
— Нет же, Гонтран, какое заблуждение, в Танта земля очень дорогая.
— Ох уж эти большие, эти новые страны! Свободные! А я тут со своим маленьким замком и несколькими гектарами виноградников… О! если бы не Барбара…
Между тем сестра Фрида, закончив свою скорбную работу, ехала с кожаной торбой через плечо и в развевающемся на ветру синем покрывале на велосипеде Solex. Сестра Фрида, — сказала накануне еле слышным голосом Сильвия, — вы мне больше не нужны, спасибо! Но другие больные подождут, они же не при смерти, как вы, я останусь, — и устроилась на стуле с вязаньем, с длинным черным чулком, звяканье спиц заглушало мерный шум крыльев ангелов: о! боже, забери меня к себе.
— Когда вернется Оноре, каким ударом станет для него известие о смерти матери.
— Ах! Ну вы его, негодника, еще пожалейте.
— Нужно что-то решать, если мы не примем решения, знаете, что произойдет?
— О! мы догадываемся, Гонтран, мы же не дураки, Гонтран. Я всю жизнь любила лошадей…
— Мы все любили лошадей.
— Да, но у нас были собственные конюшни. Знаете, как моя бабушка въехала в дом, который они купили…
— Купили? но я думал…
— О! я ошиблась, какая я глупая. О! конечно, не купили, а получили в наследство от моего двоюродного дедушки Гюстава, он был из семьи беженцев Нантского эдикта, поэтому дом назвали «Le Desert», Пустыня.
