Время ангелов - [19]
— …совершенно необъяснимого, он умел работать веслами, лодка отлично держалась на воде, и если бы…
— Хватит, Сиприен, мы в курсе, что вы тоже опытный гребец, что вы часами торчите на озере, вам ведь не надо семью содержать..
— Да, и возможно, торча часами на озере, я узнал кое-что… что вас бы заинтересовало. И даже очень.
— На чем я остановился? Ах, да! Оноре пропал.
— Это все, что вы хотели сказать?
— О! пропал… Египет — огромный, знаете ли, если человек какое-то время не пишет, вовсе необязательно, что он пропал, когда у них там хамсин, это как наш фён, писать просто нет сил.
Гермина, когда дул фён, закрывалась в комнате и подсовывала под дверь записки.
— Ну я здесь, наверное, лишняя, ваши семейные дела…
— Нет, нет, тетя Урсула-Поль, с вашими знаниями о Египте… итак, наш герой Оноре уплыл. На корабле, построенном на наши деньги. Он наверняка еще не раз объявится, пока мать его жива, если, конечно, не утонет до того, как она покинет наш бренный мир. Но что потом?
— О! Сильвия крепкая. Эти канатоходки, эти танцовщицы…
— Танцовщица? Вы уморить меня со смеху решили…
Конечно, они решили уморить ее со смеху, одну в монастырской келье, пищу клали у подножья главной башни, все вечера она на коленях простаивала: Гастон! Гастон! они решили уморить меня со смеху. Так и жила с гарпуном в боку, который в нее метнули когда-то.
— Как только Сильвия умрет, он перестанет объявляться. Когда я думаю… я же был ему вместо отца после гибели несчастного Гастона…
— И все-таки непонятно, тут кроется какая-то тайна, он же умел плавать, возможно, у нашего Сиприена есть догадки на этот счет.
— В общем, Оноре больше не будет писать, он мне прямо сказал, мне, своему дяде.
— О! дядя…
— О! Сиприен, ты хоть понимаешь…
— Эй! хватит! эй! хватит! не души меня, Гонтран, ты же не хочешь, чтобы моя смерть была на твоей совести?
— Мне совершенно все равно, учитывая в какой мы сейчас ситуации. Не знаю, вы все тут вообще понимаете, чем обернется отсутствие Оноре! Отсутствие. Это юридический термин. Это вовсе не синоним проживания за границей, как вы, наверное, думаете. Нет.
Это Отсутствие с большое буквы «О». В этот период запрещено распоряжаться имуществом отсутствующего, даже если очевидно, что он окочурился в какой-нибудь дыре…
— Гонтран! Что за язык! Мой отец Gutsbesitzer…
— Да, да, но Отсутствие Оноре! Вы отдаете себе отчет?
Чем оно обернется для нас? Этим крючкотворам понадобится десять лет, чтобы допустить мысль о смерти Оноре. Где мы будем через десять лет? Ты, Валери, будешь через десять лет свежа как майская роза. Если учесть, что на свадьбе твоего дорогого Гастона ты уже была не первой свежести.
Тогда под жасмином она все щупала пузырек с серной кислотой в холщовой сумке!
— Вижу, вы уже обсуждаете личные вопросы, мне лучше уйти.
— Нет, что вы, тетя Урсула, — вежливо возразил трефовый король.
Она встала, вышла из комнаты, унося со своими шерстяными нижними юбками и snowboots с отворотами из каракуля старушечий запах. Тысяча девятьсот семнадцатый, Египет, стаи перепелок! на губах вкус соли, небо потемнело, перепелки слетелись на берег, дети ловили птиц соломенными шляпами, арабы несли их в пустыню и сушили под палящим солнцем. А коптская церковь у вечных песков! Страусиное яйцо, древнее, сверкающее, словно сделанное из слоновой кости, украшает верх масляной лампы, каждый раз, когда отодвигаешь занавес дикого винограда, видишь гигантскую черную ногу из порфира, и что теперь: тетя Урсула-Поль совсем одна ходит взад-вперед, качаясь, по квартире, набитой подушками, салфеточками и фотографиями Поля, отправившегося как-то утром в Эль-Файюм.
— Она могла бы здесь переночевать и не приезжать послезавтра на garden-party.
— Подумайте о слугах, Гонтран. Они уже с ног сбились.
— Но Роза охотно бы приготовила постель. Она услужливая, милая… Да, та, что похожа на Колетт, вы знаете… Но давайте вернемся к Оноре, Отсутствие — юридический термин…
— Телефон! Я отвечу?
— Хоть раз наш Сиприен на что-то сгодился …
— Не может быть! Ты! Тебе встретился Моби Дик?
— Моби Дик! это еще кто такой?
Сиприен возвращался, весело размахивая рукой.
— Вспомнишь солнце… Рад сообщить, дорогой Гонтран, что ваши опасения не подтвердились. Знаете, кто звонил? Оноре, ваш драгоценный Оноре. Какое счастье, что он не угодил в пасть акулам и рыбе-пиле.
— Оноре… но откуда?..
— О! Не из Египта, а прямо из дома. Именно! Здравствуй, дядя Сиприен. Словно уехал неделю назад.
— Надо его пригласить.
— Утку есть не будем, до завтра не испортится, на улице не так уж жарко.
— Даже не думайте, Валери, утку… Утка маленькая, еле на двоих хватает. Нет, нет, у нас дома подавали утку на человека, дикую утку, разумеется, и даже Эгон…
Застрелился случайно, когда чистил ружье. Что она делает здесь среди этих чужаков? Юнкер вскоре составил ему компанию: завалился на паркете, вытянув длинные ноги в гетрах, упершись головой в стену, обшитую деревом, хоронили его без лорнета, куда теперь деть его лорнет и челюсть дяди Гельмута? все выбросили в refuse-heap.
— Короче, утка или не утка, вам, женщины, нужно расстараться. Жюля не считайте, он утку есть не будет. Сварите ему макароны с маслом.
Мир романа «Духи земли» не выдуман, Катрин Колом описывала то, что видела. Вероятно, она обладала особым зрением, фасеточными глазами с десятками тысяч линз, улавливающими то, что недоступно обычному человеческому глазу: тайное, потустороннее. Колом буднично рассказывает о мертвеце, летающем вдоль коридоров по своим прозрачным делам, о юных покойницах, спускающихся по лестнице за последним стаканом воды, о тринадцатилетнем мальчике с проломленной грудью, сопровождающем гробы на погост. Неуклюжие девственницы спотыкаются на садовых тропинках о единорогов, которых невозможно не заметить.
«Замки детства» — роман о гибели старой европейской культуры, показанной на примере одного швейцарского городка. К. Колом до подробнейших деталей воссоздает мир швейцарской провинции накануне мировых катастроф. Мир жестокий и бесконечно прекрасный. Мир, играющий самыми яркими красками под лучами заходящего солнца. Мир, в котором безраздельно царит смерть.
Все, что казалось простым, внезапно становится сложным. Любовь обращается в ненависть, а истина – в ложь. И то, что должно было выплыть на поверхность, теперь похоронено глубоко внутри.Это история о первой любви и разбитом сердце, о пережитом насилии и о разрушенном мире, а еще о том, как выжить, черпая силы только в самой себе.Бестселлер The New York Times.
Из чего состоит жизнь молодой девушки, решившей стать стюардессой? Из взлетов и посадок, встреч и расставаний, из калейдоскопа городов и стран, мелькающих за окном иллюминатора.
Эллен хочет исполнить последнюю просьбу своей недавно умершей бабушки – передать так и не отправленное письмо ее возлюбленному из далекой юности. Девушка отправляется в городок Бейкон, штат Мэн – искать таинственного адресата. Постепенно она начинает понимать, как много секретов долгие годы хранила ее любимая бабушка. Какие встречи ожидают Эллен в маленьком тихом городке? И можно ли сквозь призму давно ушедшего прошлого взглянуть по-новому на себя и на свою жизнь?
Самая потаённая, тёмная, закрытая стыдливо от глаз посторонних сторона жизни главенствующая в жизни. Об инстинкте, уступающем по силе разве что инстинкту жизни. С которым жизнь сплошное, увы, далеко не всегда сладкое, но всегда гарантированное мученье. О блуде, страстях, ревности, пороках (пороках? Ха-Ха!) – покажите хоть одну персону не подверженную этим добродетелям. Какого черта!
Представленные рассказы – попытка осмыслить нравственное состояние, разобраться в проблемах современных верующих людей и не только. Быть избранным – вот тот идеал, к которому люди призваны Богом. А удается ли кому-либо соответствовать этому идеалу?За внешне простыми житейскими историями стоит желание разобраться в хитросплетениях человеческой души, найти ответы на волнующие православного человека вопросы. Порой это приводит к неожиданным результатам. Современных праведников можно увидеть в строгих деловых костюмах, а внешне благочестивые люди на поверку не всегда оказываются таковыми.
В жизни издателя Йонатана Н. Грифа не было места случайностям, все шло по четко составленному плану. Поэтому даже первое января не могло послужить препятствием для утренней пробежки. На выходе из парка он обнаруживает на своем велосипеде оставленный кем-то ежедневник, заполненный на целый год вперед. Чтобы найти хозяина, нужно лишь прийти на одну из назначенных встреч! Да и почерк в ежедневнике Йонатану смутно знаком… Что, если сама судьба, росчерк за росчерком, переписала его жизнь?
Впервые на русском языке роман, которым восхищались Теннесси Уильямс, Пол Боулз, Лэнгстон Хьюз, Дороти Паркер и Энгус Уилсон. Джеймс Парди (1914–2009) остается самым загадочным американским прозаиком современности, каждую книгу которого, по словам Фрэнсиса Кинга, «озаряет радиоактивная частица гения».
Лаура (Колетт Пеньо, 1903-1938) - одна из самых ярких нонконформисток французской литературы XX столетия. Она была сексуальной рабыней берлинского садиста, любовницей лидера французских коммунистов Бориса Суварина и писателя Бориса Пильняка, с которым познакомилась, отправившись изучать коммунизм в СССР. Сблизившись с философом Жоржем Батаем, Лаура стала соучастницей необыкновенной религиозно-чувственной мистерии, сравнимой с той "божественной комедией", что разыгрывалась между Терезой Авильской и Иоанном Креста, но отличной от нее тем, что святость достигалась не умерщвлением плоти, а отчаянным низвержением в бездны сладострастия.
«Процесс Жиля де Рэ» — исторический труд, над которым французский философ Жорж Батай (1897–1962.) работал в последние годы своей жизни. Фигура, которую выбрал для изучения Батай, широко известна: маршал Франции Жиль де Рэ, соратник Жанны д'Арк, был обвинен в многочисленных убийствах детей и поклонении дьяволу и казнен в 1440 году. Судьба Жиля де Рэ стала материалом для фольклора (его считают прообразом злодея из сказок о Синей Бороде), в конце XIX века вдохновляла декадентов, однако до Батая было немного попыток исследовать ее с точки зрения исторической науки.