Время Анаис - [17]

— Можете сесть, мадам.

— Хорошо, если это необходимо.

Фернанда старалась держаться как можно дальше от мужа и по-прежнему избегала его взгляда.

— Повторяю, это не допрос и не очная ставка. Вы можете говорить, о чем заблагорассудится.

— Не о чем нам разговаривать, — оборвала Фернанда. — Он прекрасно знает, какого я о нем мнения.

Достала из сумочки пудреницу, стала прихорашиваться, глядя в зеркальце. Движения ее были нервными, судорожными.

— Послушай, Фернанда, — проговорил, нарушив молчание, Бош. — Я не прошу ни о прощении, ни о помощи. Знаю, ты не поймешь меня, у тебя свои взгляды. Да и никто не сможет понять.

Уставившись в край стола, она постукивала пальцем по колену.

— Постарайся не пить, успокойся. Ты знаешь, что я хочу тебе сказать.

Фернанда повернулась к судебному следователю, словно ожидая от него одобрения за свою терпеливость.

— Это все? — спросила она.

— Все, — ответил Альбер вместо следователя.

Встав, Фернанда направилась к двери. Проходя мимо мужа, не в силах сдержаться, ударила его по щеке.

— Подонок! — процедила сквозь зубы. И торопливо пошла прочь.

Уже из коридора обратилась к следователю:

— Простите. Но я не могла иначе. Подумать только, пять лет с ним прожила!

— Не забудьте, жду вас в четыре часа.

— Приду, не беспокойтесь.

Закрыв дверь и пригласив секретаря, следователь сел на прежнее место. Неторопливо раскурил потухшую сигарету.

— Вот видите, — произнес он наконец. — Вы должны понять, почему я посоветовал вам подобрать себе адвоката. Думаю, среди ваших знакомых адвокат найдется?

Следователь был прав. Действительно, Альбер знал трех-четырех адвокатов, но все они в течение более или менее продолжительного времени были любовниками Фернанды. И разве адвокат сделает больше, чем он сам?

— Если хотите, я дам вам список членов коллегии защитников. В том случае, если вас смущает денежный вопрос, уведомляю вас, что вы имеете право на юридическую помощь. Желательно, чтобы адвокат появился уже сегодня пополудни, поскольку предстоит официальное разбирательство.

— Может быть, пригласить метра Уара? — проговорил Бош.

Метр Уар был знаком с его отцом, поскольку отпуск свой проводил, как правило, в Гро-дю-Руа. Для Альбера он был не адвокатом, а пожилым веселым толстяком, в глазах которого по-прежнему оставался мальчишкой. Именно по этой причине, а также потому, что вспомнил отца, Бош сразу пожалел, что назвал это имя.

— Если угодно, я тотчас же попытаюсь с ним связаться.

— Благодарю.

— Он наверняка потребует заключение психиатра. Во всяком случае, я со своей стороны потребую проведения медицинской экспертизы. Обследуют вас, вероятно, завтра утром.

Ну, конечно! Он сделает все, чего от него хотят. И зачем он заговорил об Уаре? Это имя напомнило ему Гро-дю-Руа. Неожиданно вспомнилась мать — впервые со вчерашнего вечера. Она, должно быть, узнала о происшедшем и, возможно, уже едет в Париж. Вспомнил сестру и зятя, которого недолюбливал. Перед взором возник образ залитого солнцем порта. В ту самую минуту, когда ему так необходимо было думать о чем-то другом, вспомнилась Анаис. Тоже залитая солнцем, жаркая, как огонь. Лежит где-нибудь в укромном уголке пляжа или на сухой траве у насыпи с высоко задранным подолом и поднятыми ногами…

Подобно фразе, которую сказал, обращаясь к Озилю.

Николя, это было запретной темой. Темой, которую Альбер избегал. Особенно после затрещины, что влепила ему Фернанда. Причем за дело!

— Я очень устал, господин судебный следователь.

— Не обещаю, что в ближайшие несколько дней у вас будет много свободного времени. Но сейчас можете отдохнуть. Через несколько минут вам принесут обед.

Бош еще не знал, что этого чиновника, похожего на крупного доброго пса, он видит в последний раз. Предстояло куда-то идти. Привычным движением он протянул руки.

В коридоре было почти безлюдно. Лишь довольно молодой мужчина без галстука и шнурков и тоже в наручниках шел навстречу в сопровождении двух жандармов. Стиснув в зубах потухший окурок, он выцедил: «Здорово, кореш! — И с коротким смешком прибавил: — Мы им еще покажем, где раки зимуют!»

Едва окончив трапезу, Альбер упал на деревянный топчан, прикрытый тощим тюфяком, и уткнулся лицом в сложенные крест-накрест руки. Камера была на первом этаже, окна выходили во двор Дворца правосудия. Узкие, как амбразуры, они были забраны решетками. Полицейский ушел, не простясь. Теперь Бош находился под охраной незнакомых ему людей, их голоса слышались в коридоре. Он понимал, что это не имеет никакого значения, и старался уснуть. Небо было хмурое, в камере царил сумрак. Перед взором помимо воли возникали озаренные солнцем образы, которые Альбер тщетно силился прогнать.

Пытался думать о Фернанде, но понял, что видит перед собой черты Анаис, вдыхает запах ее тела.

И эти люди хотят что-то понять! Зачем, господи боже! Да и возможно ли это?

Он убил Сержа Николя. И сам в том признался. Рассказал все, что нужно. Показал, как орудовал кочергой и статуэткой. Сыграл комедию, какую требовалось сыграть. Неужели нельзя его теперь оставить в покое? Он сумеет это оценить. У него и в мыслях не было лукавить. Но как смеют досаждать ему своими расспросами эти господа?