Время Алексея Рыкова - [29]

В Пинеге Рыков пробыл относительно недолго. Если в 1902 году он бежал от ссылки, в 1906 году — по дороге в ссылку (с этапа), то теперь, в 1910 году, он впервые бежит из самой ссылки. В первые недели 1911 года, переломного в начинавшемся новом революционном подъеме в России, Власов (он по-прежнему живёт под этой фамилией) приехал в Берлин для установления контактов с зарубежными группами.

К февралю — марту этого года относится ряд писем, которые он получил из Парижа от Ленина. В связи с тем что Рыков («дорогой Алексей», «дорогой Власов», — называет его Владимир Ильич и подписывается: «Ваш Ленин») высказался против размежевания с группой «Вперёд» (по существу «отзовистской») на том основании, что она-де не ведёт борьбу с большевиками, Ленин в этих письмах разъяснял ошибочность такого подхода, давал действительную оценку «впередовцам».

Кроме того, письма содержали конкретные указания, касавшиеся организации связи с Россией и приезда оттуда некоторых большевиков на совещание по вопросам руководства нараставшей пролетарской борьбой. В одном из них Владимир Ильич, называя возможные кандидатуры для срочной поездки в Россию, упомянул «жену Пятницы — она легальная и раз ездила».

Адресат воспринял это упоминание как обычную информацию. Однако в ближайшем будущем оно приобрело для него особое значение, связанное с важнейшим изменением в его личной жизни.

Жизнь Рыкова, как и любого революционера, общественного и государственного деятеля, не исчерпывается только его политической биографией. Даже в суровых условиях нелегальной борьбы, подчас почти полного самоотречения от многого обыденно-житейского человек остаётся человеком с его кругом немалых (пусть и сознательно ограничиваемых) интересов, личными увлечениями, страданиями и страстями.

Ещё с ранних гимназических лет Рыков много читал и навсегда сохранил глубокий интерес к общественно-политической и художественной литературе. Уже в советские годы он собрал хорошую библиотеку, недаром М. Горький, говоря в середине 30-х годов о читающих советских руководителях, назвал его фамилию первой. Рыков не был музыкален, но, как и многие, с удовольствием посещал концерты. В его гимназической характеристике отмечено регулярное посещение театра в Саратове. Театралом его вряд ли можно было назвать, хотя он явно не был чужд интереса к искусству сценических подмостков, драматическому и музыкальному. И так можно сказать о многом — жадном интересе к новым городам, их жизни и просто к людским толпам, музеям, картинным галереям… Время его поколения было не только временем общественно-политических потрясений, но и временем бурных сдвигов в повседневной жизни. Зажглись первые электрические лампочки, поползли неуклюжие «моторы», как называли тогда автомобили, зыбко заскользили над горизонтом, точно не веря во взлёт, аэропланы-«этажерки», а в душных зальчиках под музыкальное сопровождение таперов замелькали изображения на экранах принятого поначалу за ярмарочное зрелище «великого немого» — синематографа. С ним в жизнь миллионов вошли Иван Мозжухин, Вера Холодная, а также Коренева, Рунич, Гардин — другие погасшие со временем «звезды». Грустную улыбку вызывает теперь и граммофонный ящик, воспринимавшийся в начале века как чудо. Он и был чудом — его изогнутые трубы разнесли по всей России не только густой бас Шаляпина и прозрачно-чистый тенор Собинова, но и сопрано Анастасии Вяльцевой с её цыганским репертуаром, городские романсы и народные песни Надежды Плевицкой.

Все это так или иначе являлось и частью жизни Рыкова, окружающим его миром, к которому он совсем не был безразличен, относился к нему с вниманием, прикрытым присущей иногда тонким и умным людям благодушной иронией, которую, впрочем, он распространял и на самого себя.

В начале лета 1911 года в далёкую Пинегу на имя Фаины Ивановны Рыковой пришла открытка, подписанная некоей Алей: «Жива, здорова, живу в Париже. По музеям ещё не бегала, даже не переходила через Сену на Большие бульвары. Попала сразу к друзьям и знакомым и бегаю по русским вечеринкам. Крепко тебя целую и жму руку». Два последних слова, свойственные чисто мужскому прощанию, выдали автора открытки, за каждой фразой которой чувствуется иронически-добродушная усмешка «Али» — товарища Алексея.

К каким друзьям он «попал сразу»? В начале лета 1911 года Рыков сошел с поезда, прибывшего на парижский Гар дю Нор — Северный вокзал, и отправился на улицу Мари-Роз, где находилась ленинская квартира. Информация о «жене Пятницы» привычно осела в тренированной памяти подпольщика, но он, конечно, не думал об этом, направляясь на Мари-Роз.

В момент его прихода Ленин играл в шахматы с Пятницей — так ещё с «искровского» времени звали И.А. Пятницкого (Таршиса). Его жена Нина Семеновна и вышла на стук в дверь. Но сразу вернулась: пришедший незнакомец показался чуть ли не шпиком — усы и бородка были у Рыкова чуть разных оттенков, и они показались ей наклеенными. Ленин с радостной улыбкой поднявшийся навстречу Рыкову, заметил её встревоженный взгляд и расхохотался.

Так в наполнившейся смехом ленинской квартирке произошло знакомство двух людей, которое затем переросло в большое чувство, пронесенное через десятилетия.