Врата Совершенного Знания - [7]

Движение было все еще мощным, но велорикша ввинчивался и выныривал из самых жутких пробок, швыряя Цю и его сопровождающего из одной стороны коляски в другую. Цю оглянулся и поймал взглядом чью-то фигуру — это мог быть Сиу, — который забирался в такси. Повернувшись к водителю, он заметил, что тот снижает скорость на красный свет.

Цю стукнул его изо всех сил по плечу.

— Вперед! — заорал он.

Водитель не знал китайского, но у него не возникло никаких сомнений насчет смысла этих слов. Он пустился во весь дух.

Цю оглянулся через плечо. Такси задержалось на красный свет, но, пока он смотрел, свет переключился, и машина устремилась вперед, быстро нагоняя маленький так-так. Как раз в тот момент, когда их разделяло несколько ярдов, велорикша сделал такой резкий поворот, что пассажиры чуть не вылетели из так-така. А такси преследователя, застигнутое врасплох этим маневром, пролетело мимо.

Они остановились на большой площадке перед домом с двумя подъездами, выстроенном в западном стиле. Цю выпрыгнул и посмотрел в дальний конец двора, где стоял живописный алтарь. Вокруг него, растянувшись, скрестив руки на груди и открыв рот, мирно спали молодые ребята. Почему-то они напоминали Цю хищников, которые только что закончили свою трапезу, — стадо спящих крокодилов.

Водитель посигналил. Один из юношей открыл глаза и привстал. Увидев, что прибыли клиенты, он издал леденящий душу вопль плакальщика на похоронах — и все вокруг ожило.

Около дюжины подростков вскочили и бросились в дом через боковую дверь. Цю не стал ждать, пока его пригласят. Споткнувшись о порог, он оказался в темной комнате, услышал, как игла заскрипела по пластинке, и тут же влажный ночной воздух наполнился тяжелым ритмом «диско». Позади бара включился фонарь: двое молодых людей лихорадочно готовились к работе. Потом вспыхнули прожектора, осветив сцену.

В дальнем конце полутемной комнаты Цю увидел лестницу. Он рванулся туда. Но, не успев пробежать и половину пути, почувствовал, как его схватили за руку, и обернулся.

— Привет, — сказал человек, помешавший Цю, — меня зовут Ганс. Я здесь главный. Хозяин. Как-вы-по-живайт? — спросил он, коверкая слова.

— Я спешу.

— Вижу, — бесстрастно произнес Ганс и еще сильнее сжал руку Цю. Он был очень высокий, мускулистый, голова обрита почти наголо. Неприятный тип. — Пить путешь?

— Пиво, — ответил Цю, судорожно сглотнув.

— Карашо, сядь. — Ганс отпустил Цю. Один из подростков, прежде спавших возле алтаря, поспешно пододвинул ему стул. Цю сел.

— Теперь, — сказал Ганс, вытаскивая откуда-то сзади еще один стул, — что ты хочешь? — И указал рукой на сцену.

Цю огляделся: никаких признаков преследователей. На сцене подростки танцевали так, словно от этого зависела их жизнь. Кто-то включил музыку.

— Кто тебе нравится? — спросил Ганс уже более приветливо. — Большинство говорят по-английски, некоторые знают китайский. Цены? Ну у нас есть разные. Башли вперед.

Цю уставился на Ганса. Потом медленно перевел взгляд на сцену. Почти все юноши сняли рубашки. На помосте двое, настроенные еще более решительно, танцевали совершенно обнаженными. Цю разинул рот, очки сползли на нос, но он даже не заметил это и абсолютно не понимал, куда он попал.

— Кто тебе нравится? — повторил Ганс.

И тут Цю заметил еще кое-что. Занавесом для этого невероятного разврата, происходящего на сцене, служила черная простыня с грубо размалеванными звездами и большой луной. Луна и некоторые звезды, те, что покрупнее, были ничем иным, как дырками в простыне на фоне белой стены. Но теперь у луны появилось лицо. Кто-то стоял в узком пространстве между простыней и стеной. Кто-то смотрел прямо на него.

Цю вскочил.

— Этот, — процедил он сквозь зубы, указав на мальчика, стоявшего у лестницы. — Сколько?

— Полторы тысячи.

Инстинкт требовал поторговаться, но времени не было. Он швырнул Гансу банкноты, схватил мальчика за руку и поволок его к лестнице. Лестница привела их к двери. Ломясь в нее, Цю услышал позади глухие шаги. Даже музыка их не заглушила.

За дверью лестница поднималась на следующий этаж и вела на площадку с голым полом, ярко освещенную голубыми неоновыми трубками. Туда выходило несколько комнат. На противоположной стене одной из них, ближайшей, светился бледный квадрат. Цю догадался, и совершенно правильно, что это окно.

— Эй! — сказал мальчик, войдя вслед за Цю внутрь. — Эй! Как насчет моей выпивки? Я хочу, да? — Он говорил на плохом английском. Цю понимал его, но не имел намерения отвечать. — Эй! — продолжал мальчик. — Как насчет моих денег? Чаевые, да? Эй!

Цю ударил кулаком в окно. Ставни распахнулись, и открылся вид во двор. Так-так, на котором приехал Цю, все еще стоял там, в дюжине футов под ним. На дверь спальни обрушились удары, и мальчик испуганно обернулся.

— Эй! — повторил он. Его голос дрожал, как у жертвенного ягненка.

Дверь распахнулась. Цю начал вылезать в окно. Перелезая через подоконник, он услышал, как мальчик снова сказал: «Эй!», но на этот раз слово прозвучало по-другому — визгливо.

Цю сделал полное сальто и аккуратно приземлился на ноги в футе от так-така. Ему показалось, что вверху, позади него раздались взволнованные голоса. Цю поднял глаза. Спальня была освещена. На мгновение силуэт мальчика в раме окна показался темной тенью в окружении желтого света. Потом мальчик рухнул лицом на подоконник и тень превратилась в уродливое чудовище: что-то длинное и тонкое торчало из его спины. Мальчик больше не двигался. И не говорил «Эй!».