"Врата сокровищницы своей отворяю..." - [14]

Люди рискуют душой (как-никак верят они в «рай и ад») ради одной лишь страсти и «выгоды», «корысти»; чтобы разрешить загадку бытия, понять, «что оно?» («...как нечистому душу продать, чтобы только спросить что-то»).

В рассказе «Безумный учитель», написанном уже в 1921 г., крестьянский сын, учитель, в котором образо­вание только усилило это (по Горецкому) крестьянское, народное, почти детское и очень нравственное стремле­ние «жить зная, а не словно животное», готов совершить нечто ужасное для человека, воспитанного на религиоз­ных обрядах, только бы убедиться, «есть ли что-то или нет».

«— А разве каждый знает,— говорили тогда у нас люди,— почему у иного лесника даже никуда не годное ружье бьет без промаха на лету самую быструю птицу? Или почему самый последний горемыка ни с того ние сего вдруг становится самым богатым человеком в округе?

— Потому все так,— говорили они то, что слышала от отцов и дедов,— потому, что такой-то дьявольский послушник, когда причащается, оставляет во рту кашку, вынимает изо рта в платочек и прячет, затем, улучив ночью минуту, забирается в глухие дебри, привязывает кашку на осиновый куст и стреляет...

— А как только он, окаянный, приложится стрелять, вся пуща разом осветится вдруг неземным светом, слов­но молния сверкнет или солнце с неба прольется в глаза ему, земля-матушка замрет, поникнут и застынут в ужасе деревья, поникнут травы, и видится ему: висит распятый на кресте, из ран струится алая кровь, а из глаз капают слезы...

— С иного бы уже и дух вон, а он выстрелит — и вся нечистая сила у него в услужении...»

И человек ушел в лес — убедиться. Если бы совсем не верил, не пошел бы проверять, «есть ли что-то?».

«Что я выделываю? Уверовал в прекрасный пред­рассудок и стал как больной! Кто-то делает опыты, слепнет над микроскопом или режет на куски челове­ческие трупы, а я сижу, как дурень, под дрожащей осиной... Кто-то делает опыт ради науки, а я — чтобы похвастать, что не испугался и что мне ничего не при­мерещилось...»

«Потайное» снова и снова влечет к себе мысли и фантазию крестьянина, крестьянских детей и одного из них — самого автора. Ибо «не хлебом единым» жив человек. Ибо хочется знать, «что оно?» и «зачем оно?». Ибо за деревней, за крестьянской жизнью стоит глубо­кая история — история целого края, народа. Курганы, легенды — ведь это тоже «потайное».

И «Белорусский автор» в драме «Антон», с верой в будущее трудового народа, говорит:

«Ради тела он искал в жизни хлеб насущный, а ради души он искал и искал бесконечно и создавал интерес­нейшую историю, богатую не завоеваниями других народов, а завоеваниями духа, завоеваниями в изучении самого себя...»

***

«Срок службы для вольноопределяющихся начинался в русской армии 1 июля. Итак, в конце июня 1914 года ехал я в безлюдном вагоне третьего класса по онемевшим от жары и пыли и таким убогим жмудским полям в Н-скую артиллерийскую бригаду, расквар­тированную в глухом и неизвестном местечке неподале­ку от немецкой границы»

Так Максим Горецкий начинает «Записки солдата 2-й батареи Н-ской артиллерийской бригады Левона Задумы» — документальные записки «На империалис­тической войне».

И можете быть уверены, что так и было все, так и начиналось у самого Горецкого: ехал «в самом конце июня» и смотрел на «убогие» литовские поля, и стояла жара...

Удивительно точно все записывал всегда Максим Горецкий — даже если по памяти записывал. А там, где мог быть точным до конца, проделывает это с особым удовольствием даже. Факт, реальное событие, точная фраза, число, дата — все это записывалось Максимом Горецким так, словно заранее ощущал писатель эстети­ческую радость от факта, который постепенно станет историей и, офактуренный временем, приобретает вдруг эстетическое звучание.

Максиму Горецкому в высшей степени свойственно было природное чутье мастера, который видит глину еще в карьере, смотрит на нее, растирает пальцами и чувствует уже и форму, и фактуру, и горелый запах, и звук, и легкую тяжесть готовой художественной вещи...

И вот благодаря этой творческой радости, творческой активности на стадии, которую обычно называют «соби­ранием материала»,— благодаря этому качеству талан­та Горецкого мы имеем художественные произведения «На империалистической войне» и «Комаровская хро­ника».

Именно художественные, хотя сам писатель сначала (и очень длительное время!) считал и то и другое — всего лишь «материалом» к будущему художественному произведению.

Записки «На империалистической войне» датируются автором 1914—1919 годами (в рукописной «Хроно­логии моих произведений»). Отдельной книжкой они напечатаны уже после революции, после освобождения М. Горецкого из польской тюрьмы и переезда (в 1928 г.) из Вильно в Минск.

Печатались дневниковые записки «Левона Задумы» сначала в журнале «Полымя» (отрывки!), затем — от­дельной книжкой (в 1926 г.). Что-то дописывалось, «перемонтировывалось», материал разбивался на главы (шлифовалось и дорабатывалось произведение и в 1928 г., когда Горецкий готовил новое издание), однако это — все те же «записки», которые в окопе, перед боем, после боя делал вольноопределяющийся солдат 2-й бата­реи... Прошло время, и дневниковый «материал» застыл в будто бы случайных, но неожиданно художественных кристаллах, формах. Довелось только что-то переста­вить, немного добавить, немного подшлифовать.