Алесь АДАМОВИЧ
«ВРАТА СОКРОВИЩНИЦЫ СВОЕЙ ОТВОРЯЮ...»
Эссе
Словами, вынесенными нами в заглавие, начинается последнее художественное произведение Максима Горецкого «Сокровищница жизни (Лебединая песня)».
С вершины прожитого и пережитого смотрит писатель на путь свой и путь народа своего.
«О мой край! О мой путь!
Погляжу я не романтическими глазами...
Вижу я поле, тоскливое поле...
Однообразное, серое, невозделанное поле раскинулось по обе стороны кривой, узенькой, хлябистой дороги.
Отощалые коровы и косматые, заезженные кони...
А за стадом ходил я изголодалый, в грязной сермяге, растрепанный... А впереди, возле свиней — бледненький, худенький мальчик... С такою же, только чуть покороче пугой; с такою же, только чуть поменьше нищенской торбой и с расхристанными, бурыми от ветра и загара худыми груденками...
Браток ты мой, браток!»
Жизненный и литературный путь М. Горецкого в «Сокровищнице» получил как бы лирическое и аллегорически-лирическое отражение, повторение.
После деревенских впечатлений, воспоминаний — военные. А затем — революция.
«Пушки грохочут. Огонь. Перестрелка, Голоса. Стонут. Смертоносные колышки в руках звероподобных, но двуногих существ с самым весомым комком в черепочке...»
«В черной темноте вихрь вечных просторов.
Там роскошествуют и смеются, и там терпят и плачут. И там неведомый призрак бродит и бродит, шепчет и шепчет...
Звуки все сильнее, сильнее...
И вдруг различается песня сильнее всего того, что слышалось до сих пор. Все заглушает новая мелодия, бодрая и прекрасно-величественная: «Вставай, проклятьем заклейменный!»
А печальные ветры вечных просторов шумят-шумят...»
В едином лирически-песенном ритме проходит перед нами прожитое и пережитое художником и его народом — «врата сокровищницы отворяются...».
И все свои мысли, дела, чувства, совершенное им и не совершенное отдает художник на суд времени.
И на наш, на ваш читательский суд.
«Суди меня, суди меня, каждый и всякий! Суди меня судом своим, и каждым и всяким... Карай меня карами своими, карай...
Только прошу тебя: не выбивай из моих худых и квелых рук этот маленький пучечек васильков...
А выбьешь — буду оглядываться на них с печалью и скорбью великой, превышающей мои слабые силы...
Как мне забыть их, покинутых там, позади, на дороге, в пыли и грязи, на терновой дороге, по которой народ мой шел...»
Время судит строго. Но и самый справедливый судья оно, время.
Прежде чем обратиться к наследию Максима Горецкого, отступим немного в сторону, чтобы оттуда взглянуть на пройденное, совершенное, оставленное этим человеком, писателем.
Человеческий и писательский облик, путь Максима Горецкого имели неожиданное продолжение и завершение — уже после его смерти. Краткое, но ослепительное продолжение в жизни-подвиге его сына. Письма Леонида Горецкого с фронта, напечатанные «Маладосцю» (1974, № 9), а вслед и «Юностью» (1975, № 4) — это подтверждение и наивысшая оценка жизни Горецкого-отца. Это такое повторение отца, его души, разума, таланта, совестливости и человечности!..
Из писем Леонида Горецкого, изо всех обстоятельств, что в тех письмах и за ними, встает облик конкретного юноши-солдата, но и обобщенный образ тоже — безгранично честной и преданной народному делу юности.
Как бы повторяя (невольно) отца, который тоже на 21-м году жизни делал свои необычайно глубокие и правдивые записи о первой мировой войне, Леонид Горецкий оставил нам высокую и человечную правду о второй мировой, о Великой Отечественной войне. Хотя и не рассчитывал, что, кроме близких, письма его еще кто-то будет читать. О литературной деятельности он мечтал — но как о будущем, после войны («если останусь»), счастье.
Главное в письмах его, в этой невыдуманной, реальной повести реальной жизни — нравственный облик самого юноши, его широкий и чистый внутренний мир, на который жизнь накинула свою густую тень, но не отобрала ни веры в людей, в народ, в будущее, ни воли, готовности выстоять перед любой неправдой, любой бедой — вместе со всем народом, который столько несет на своих плечах в столь трудную годину истории.
Читаешь письма и за всем, что так поражает в этом светлом юноше с трагической судьбой, видишь: просматривается душа, разум, память, облик и еще одного человека...
«Я теперь здоровее, чем раньше, давно не читал книг и газет. Теперь мне все чаще вспоминается жизнь с отцом. Она мне бесконечно дорогая и родная...»
«...Четыре года тому я помню дождливый осенний день. Тогда ночью я последний раз был с самым родным и дорогим человеком. Как бы рад был и сейчас встретиться, побыть с отцом. Но явь встает спокойной стеной, словно говоря: не вернуть того, что случилось, и только очень грустно становится от воспоминаний. Но жизнь — это сегодняшние будни, и они вынуждают забывать то, что было».
«...И я не могу понять, почему же судьба нанесла отцу смертельный удар. За что она отомстила человеку, справедливей, честней которого я не видал. Человеку с открытой и прямой душой, лишенной всяких мелких чувств и заполненной большими чувствами любви и заботы к своей Родине и народу. Может быть, за то, что много правды и ласки говорил он, забывая, что души черствы и природный инстинкт руководит их желаниями».
