Возвращение Воланда или Новая дьяволиада - [46]

Дальше все смешалось. Исчезла ковровая дорожка, зал в дубовых панелях, Евграф Сысоич вместе с полированным столом. На какое-то мгновение я ощутил себя в «ЗИЛе» впереди гаишная машина с мигалкой, справа и слева мотоциклисты, с непроницаемыми лицами, в шлемах, затянутые в черную кожу. На гаишной машине взвыла сирена и… я проснулся.

За окном вовсю шпарило утреннее солнце. А ревела, надрываясь, вовсе не гаишная сирена, а аварийная сигнализация. Позже выяснилось, что у мотора центрифуги от длительного вращения подгорели обмотки. Программное устройство – на него я легкомысленно положился- не сработало, не выключило центрифугу вовремя, то есть через два часа. Она беспрерывно вращалась всю ночь. А с нею вместе вращался несчастный кролик Кузя!

Я выпрыгнул из кресла. Рванул на себя рубильник. Не дожидаясь, пока центрифуга полностью остановится, начал вскрывать люк. Приготовился к самому худшему…

После того, как я пробил разрешение приступить к опытам над кроликом, я постоянно ощущал повышенное внимание к своей персоне со стороны Фуркасова. Он повадился раз по десяти на дню заходить ко мне в комнату. Никаких вопросов не задавал, вид индифферентный. Постоит, помурлычет танго «Компарсита» и уйдет. Определенно, он ждал, что я на чем-то споткнусь. Похоже, дождался.

Я отвернул последнюю гайку, откинул крышку люка. Непроизвольно зажмурился, неимоверным усилием заставил себя раскрыть глаза, и… о чудо! Кролик Кузя живой! Живо-о-о-ой! Как ни в чем не бывало, сидит себе в чаше центрифуги и выбивает задними лапами о борт барабанную дробь.

В приступе нахлынувшей нежности я протянул к нему руки. Захотелось его погладить, но тут – хотите верьте, хотите нет – кролик издал какой-то странный звук: будто

запела детская дудочка. Верхняя губа у него задралась, обнажились желтоватые передние резцы, и он впился ими в мой палец. Чтобы быть предельно точным – в указательный на правой руке!

Я отпрянул назад. Из укушенного пальца показалась тонюсенькая струйка крови. Голова закружилась, предметы вокруг расплылись и сделались мутными. А в глазах вспыхнули и завертелись с бешеной скоростью яркие, радужные обручи. И в каждом оскаленная кроличья морда!

– На помощь! – позвал я слабым голосом

Крик был услышан. В комнату вбежали несколько сотрудников нашей лаборатории. Радужные обручи с оскаленными мордами внутри никак не пропадали, несмотря на то, что я энергично тряс головой, пытаясь прогнать их. Трудно объяснить, тем более описать мое состояние. Внутри все клокотало, гнев и раздражение искали выхода, и выход был найден! Я ощутил непреодолимое желание публично покаяться во всех своих грехах!

– Пришли? – Я коротко хохотнул. – Тогда слушайте! И не говорите после, что ничего не слышали! Спросите, задайте вопрос кто смелый – зачем я пустился в жуткую эту авантюру? Зачем беспрерывно терзаю и мучаю несчастного кролика? Во имя интересов науки? – Тут я разразился сатанинским хохотом. – Как бы не так! На самом деле прославиться захотелось. Думал, а вдруг наткнусь на какое-нибудь открытие. Хоть на вот такусенькое! Главное, чтобы в газетах потом напечатали, а там наплевать!

Повторяя «наплевать», «наплевать», я пустился в пляс. Споткнулся, упал. Поднялся и снова стал плясать под мотивчик «цыганочки» в собственном исполнении. По свидетельству очевидцев, коленца, которые я откидывал, и па, которые выделывал, более подходили к «Танцу с саблями» композитора Хачатуряна, нежели к «цыганочке»

В дверях появился Фуркасов. Губы его скорчились в презрительную гримасу Он остался стоять, скрестив на груди руки.

– Потому что дальше пойдет само собой, – продолжал я, задыхаясь, покаянную свою исповедь. – Еще как пойдет! Симпозиумы с конгрессами на лучших заграничных курортах! Повышенное внимание со стороны руководства страны и мировой общественности! Льготы, какие вам и не снились! На каждом шагу – портреты анфас и в профиль. В профиль я лучше получаюсь!

Я запнулся, исчерпав фантазию. Фуркасов незамедлительно этим воспользовался.

– Всё ясно, – сказал он со вздохом – Крах авантюриста, к тому же еще и шизофреника. Звоните ноль-три, пусть срочно приезжают.

Он подал знак двум верным своим присным Те тотчас в меня вцепились и оттащили в кресло. Там я начал затихать. Жгучая потребность покаяться как-то сразу улетучилась. Юркой змейкой вползла трусливая мыслишка: «Что я наделал?» – сокрушался я, впадая в мелкую дрожь.

Фуркасов взялся проводить расследование.

– Кто видел его последний? – спросил он.

Вперед вышла Лукинична.

– Я! – гордо объявила она. – Кто у вас тут допоздна вкалывает? Кто за всеми мусор убирает? Говорю ему ввечеру: шел бы ты домой. А он – ха-ха-ха! – кролика за уши и в машину эту чертову…

Лукинична подошла к разъятой центрифуге и заглянула в люк.

– Да вот и животное! – воскликнула она. – Это ж надо! Человечьим именем назвал! Кузьмою! Лукинична всё слыхала! Муж у меня одно время был Кузьма Степанович. Замечательно играл на мандолине, в буру также.

Лукинична погрузила руку в центрифугу с намерением предъявить собравшимся кролика. И в тот же миг взвыла от боли: кролик Кузя тяпнул за палец и Лукиничну!