Возвращение Воланда или Новая дьяволиада - [32]

Каким образом Гоша компенсировал ущерб, ей-Богу, не знаю. Свидетельствую лишь кардинальную перемену в их отношениях с Урванцевым. Гоша перевел его в разряд второстепенных писателей – и никаких ему с тех пор отдельных столиков и других знаков повышенного внимания.

Было отчего Урванцеву прийти в расстройство чувств. А тут еще Сутеневский, выписавшись из больницы, вернул ему пьесу. Объяснил, что ни о какой постановке и речи быть не может по причине ее низкого драматургического уровня.

В конце концов пьесу удалось пропихнуть на сцену в одном захудалом театре поблизости от кольцевой дороги. На премьеру собралось даже ползала публики. Организовал Урванцев и положительную рецензию в газете «Правда». Но на последующие три спектакля, сколько ни бились, более пятнадцати человек не приходило. Пьеса благополучно слетела с репертуара, после чего Урванцев совершенно охладел к драматургии и целиком отдался прославлению нашей мудрой и миролюбивой внешней политики.

Однако я не закончил с двумя милиционерами, ставшими безвинными жертвами Коровьева и Бегемота.

Сержанту велели служить дальше, а лейтенант был уволен из органов внутренних дел. За то, что упустил задержанного хулигана, да при этом еще занимался возмутительным лихачеством на милицейской машине, что никак несовместимо с высоким званием советского милиционера. После той ночи лейтенанту вообще все сделалось, что называется, «до фени». Он и не подумал унывать, рвать на себе волосы, а подался в кооператоры. В любой день теперь его можно увидеть у северного выхода станции метро «Бабушкинская», где он торгует шашлыками. Я и сам как-то отведал его продукции и свидетельствую: вполне приличный шашлык…

Извлекши из «уазика» Якушкина, Коровьев первым делом поставил его на ноги. Бегемот успел превратиться из толстяка шоферюги и автомеханика снова в кота. Встав на задние лапы, он заботливо поправил на Якушкине шарф, одернул куртку. Отступил на несколько шагов, придирчиво оглядел его, словно костюмер, одевающий к выходу оперного тенора. Вновь подошел, сдул с плеча Якушкина невидимую пушинку, зачем-то сдвинул ему набекрень шапку. Якушкина наконец осенило.

– Вы кот Бегемот? – спросил он. – А вы, значит, Коровьев?

– К вашим услугам! – воскликнул Коровьев, поклонившись.

– Два ноль в вашу пользу! – поддержал его Бегемот.

– Никогда не думал, что вы существуете на самом деле!

– Почему же мы не существуем? – удивился Коровьев. – Что мы, мертвые души, что ли?..

И тут же поведал историю о директоре одного передового, по его словам, московского предприятия, которого знал лично, но раззнакомились, не сойдясь в убеждениях. По команде того директора главбух регулярно вписывал в платежную ведомость мертвых душ: не существующих в природе инженеров, техников, а также представителей рабочего класса. Ну а потом директор на пару с главбухом, в четыре руки, загребали выведенную зарплату…

– Напрасно вы нас равняете, – закончил Коровьев.

– Вы меня не так поняли, – стал оправдываться Якушкин. – Я думал, вы оба – моя галлюцинация.

– Ну, вот! – с горечью воскликнул Бегемот. – Опять я галлюцинация. Сколько можно!

А это тоже галлюцинация? – спросил Коровьев, вытащив из кармана металлический рубль. – Возвращаю с благодарностью. Крепко вы меня выручили.

К тротуару подъехала уже известная карета. Дверца отворилась, откинулась подножка.

– Ба! Вот и наши! – сказал Коровьев.

Якушкин увидел кучера в треугольной шляпе, но без лица, негров лакеев на запятках. Впрочем, он перестал чему-либо уже удивляться. Коровьев легонько подтолкнул его к карете.

– Будьте благоразумны, – шепнул он.- В ваших же интересах…

Якушкин догадался, что ему предстоит встреча с Воландом. Он поднялся в карету, следом Коровьев, последний Бегемот. Предварительно кот с видом заговорщика приложил лапу поверх глаз и, прищурившись, оглядел улицу Герцена, проверил, нет ли за ними наблюдения Улица была пустынна. Даже милиционер, охранявший иноземное посольство в особняке напротив, куда-то попрятался. Дверца захлопнулась, и карета мягко тронулась.

Внутри она показалась Якушкину куда просторнее, чем можно было предположить по внешнему виду. Стены были убраны тяжелыми драпировками темных тонов. На столике с гнутыми ножками, накрытом скатертью, горели три свечи в канделябре. Было еще несколько кресел, стульев и пуфов. У разожженного камина, в кресле с высокой спинкой, сидел Воланд.

При появлении Якушкина он обернулся. Сейчас на Воланде были вишневого цвета камзол с вертикальными светлыми прорезями и высокие ботфорты. С подлокотника свисал край темного плаща, с огненного цвета подкладкой. Обе его руки покоились на эфесе длинной шпаги, воткнутой острием в пол кареты

Якушкина охватило ни с чем не сравнимое волнение Он не представлял, как приличествует вести себя с дьяволом. Поздороваться? Сказать «здрасьте» или «добрый вечер»? … Вместо этого он молча поклонился, и Воланд ответил коротким кивком.

– Ничего, ничего! – затрещал возникший Коровьев.- Сейчас мы со свиданьицем водочки, по-людски…

Он держал поднос с наполненными рюмками и, подобно опытному официанту на морском лайнере, следил, чтобы рюмки не расплескались от тряски – карета находилась в движении. Доносилось ритмичное цоканье лошадиных подков об асфальт, поскрипывали рессоры. Но куда катила карета, угадать было невозможно: окна были плотно зашторены.