Возвращение в эмиграцию. Книга 2 - [138]

А когда старшая пионервожатая повязала ей красный галстук, отступила на шаг и сказала долгожданные слова: «К борьбе за дело Ленина-Сталина будь готова!» — Ника разволновалась, мурашки побежали по спине. Глядя прямо перед собой, она красиво вскинула в салюте руку и звонким голосом твердо ответила:

— Всегда готова!

После праздника Нику и Майку выбрали звеньевыми. У Майки первое звено, у Ники второе. Третьим и четвертым командовали два мальчика. А председателем Совета отряда единогласно избрали Надю Коломийченко, кудрявую рыжеволосую девочку с веснушками на курносом задорном носу.

Что греха таить, Ника тоже рвалась в председатели. Хотелось так же строго, как Надька принимать рапорт от звеньевых во время сбора отряда. Но председательское кресло оказалось занято, пришлось удовлетвориться ролью второго плана. Зато рапорт Ника сдавала лучше всех. Лучше Надьки это уж точно. Та иной раз запиналась, Ника же никогда.

Она закончила второй класс с похвальной грамотой, а наступившее лето ознаменовалось еще одним успехом. Ника научилась плавать. В июле Наталья Александровна рискнула переплыть с дочерью Северный Донец. Для страховки одолжили туго накаченную автомобильную камеру, но Ника только раз дотронулась до нее, перевела дыхание и поплыла дальше. А на обратном пути и дотрагиваться не стала.

Домой возвращалась с гордо поднятой головой и расправленными плечами.

— Правда, я похожа на Тарзана? — оборачивала к матери счастливую мордашку.

— Иди уж, иди, Тарзанка. Выучила я тебя на свою голову, — смеялась Наталья Александровна. — Не вздумай без меня переплывать Донец.

Так время шло, для кого медленно, для кого быстро, пока не остановило разбег зимой 1952 года. Нежданно-негаданно Алексей Алексеевич получил весточку из Москвы. Ему предложили переехать в Новосибирск, преподавать на факультете биологии.

Он уж, было, смирился со своей участью, но как только выпала новая карта, с великой радостью принял предложение.

Вещей у Алексея Алексеевича было немного, да он никогда и не стремился обзаводиться солидным багажом. Ему даже пришлось оставить большую часть книг (не тащить же с собой), на этажерке в комнате, где он прожил без малого два года, и где хозяйка его потеряла надежду на взаимную склонность.

Прощание с Улановыми на вокзале было трогательным и торопливым. Они чуть не опоздали на поезд. Ника шмыгала носом и отворачивала заплаканное лицо. Наталья Александровна с трудом сдерживала волнение. В последний раз Алексей Алексеевич склонился над ее рукой, потом поднял голову и спросил глазами: «Догадалась?» «Конечно, догадалась», — также глазами ответила она. Вслух тихо сказала:

— Храни вас Бог, дорогой вы наш человек. Пусть вам повезет на новом месте! Прощайте.

Сергей Николаевич ничего не стал говорить. Он крепко, до боли, сжал плечи Арсеньева, отпустил и стал помогать тащить чемоданы.

Но вот поднялась в вагон проводница, опустила подножку, выставила вперед руку со свернутым желтым флажком, заслонила Алексея Алексеевича. Чтобы помахать оставшимся внизу на перроне Улановым, ему пришлось выглядывать из-за ее плеча.

Так и ушел из их жизни этот спокойный, погруженный в опальную науку человек. Расстались с твердым намерением переписываться и не забывать прожитых по соседству лет.

Но Ольгу Петровну и Алевтину Ефимовну отъезд Арсеньева не примирил. По-прежнему при встрече они гордо отворачивались, пристально глядели в разные стороны, будто их и впрямь там что-то заинтересовало.

Жизнь маленького городка, как правило, невыразительна и скучна. Никаких особых событий не происходит. Разве что в Донце утонет какой-нибудь бедолага, и вся улица бежит на берег смотреть утопленника и гонять любопытных детей.

— А ну, по домам, оглашенные, вам больше всех надо!

Но дети увертываются от взрослых и не отводят жадных глаз от мертвеца.

А то пройдет слух о страшном убийстве и ограблении целой семьи. Станут хозяева запирать двери не на один замок, а на два, рано закрывать ставни на окнах.

Заботы у большинства населения схожи. Как бы заработать так, чтобы на хлеб, на картошку да на мясцо с маслом выгадать, и еще на одежду слегка прикопить.

Наталья Александровна однажды пожаловалась Зое Павловне на обыденную скуку, та весело рассмеялась:

— Ага, а я что говорила! Не ценила ты своей прошлой жизни. Она, вон, какая была интересная. А у нас все одно: беспросветная борьба за существование.

— Что же мне теперь, жить одними воспоминаниями? — грустно покачала головой Наталья Александровна.

Ника еще не задумывалась, какими трудами родители добывают деньги на пропитание и одежду, пусть скромную, но на улицу есть, в чем выйти. И какая невосполнимая брешь зияет в семейном бюджете из-за необходимости каждый месяц платить Алевтине Ефимовне за квартиру.

Зимой пятьдесят второго года Ника часто болела, пропускала школу, худела и, как назло, капризничала с едой. Наталья Александровна, как могла, выкручивалась, чтобы приготовить что-нибудь вкусненькое, так нет. Ковырнет в тарелке: «Я больше не хочу». И не заставишь, хоть режь ее.

По какой-то причине, Наталья Александровна никак не могла понять, отчего это происходит, ближе к весне отношение Алевтины Ефимовны к квартирантам резко изменилось. Уже не забегала она, как прежде, по вечерам на огонек перекинуться, пусть ничего не значащим, но по-человечески приятным разговором. При встрече хмуро здоровалась, на Нику не смотрела. Видно квартиранты ей, попросту говоря, надоели. Захотелось пожить одной, полновластной хозяйкой в доме. Через некоторое время она приказала Улановым потесниться, отняла одну комнату. Что ж, хозяйское слово — закон, ничего не скажешь. Теперь у Натальи Александровны постоянно ныло сердце. Хозяйка взъелась неизвестно за что — надо съезжать, искать другую квартиру. Сергей Николаевич успокаивал, мало ли что, может быть, у человека просто скверное настроение.