– Посмотри.
По реке проплывают один за другим два небольших катера, на катерах люди, люди смотрят на них. Эй, возьмите нас с собой! Но говорить, тем более кричать, это – лень. Катера скрываются под мостом, но приходят зато волны, перехлестывают на камень, обдают прохладой пятки, вода стекает назад. Двое полуголых пацанов спускаются по лестнице, проходят мимо них, поднимаются по лестнице, присоединяются к тем мужикам. Он смотрит на воду. Интересно, сколько можно просидеть так, не теряя этого состояния? Полчаса. А три? А всю жизнь?
Здесь хватит места всем
Сколько-то времени они молчат, они закурили по «Беломору», когда папироса кончается, он бросает ее, встает, лезет в рюкзак за дудкой. Я поиграю, говорит он, взглянув на нее. Она кивает. Он играет, глядя на реку. Сначала он думает, пытается словить пальцами то, что показалось, получается совсем другое, тогда он бросает и отдает пальцам все права.
Потом он кладет дудку на плиту рядом, снова закуривает.
Ничего не изменилось. Деревья (тень), река, дальше люди, дальше дома.
Он видит, что один из полуголых пацанов отделился от этой тусовки и спускается к ним. Он видит, хотя смотрит на воду.
– Привет!
– Привет, – она говорит первая, Матвей тоже кивает. Пацан присаживается на корточки перед ними. Кивает на Матвея босые ноги.
– Что, хиппи, что ли?
Она хочет что-то сказать, Матвей, опередив ее, глядя ему в лицо, спрашивает:
– А что?
– Терпеть не могу хиппи, – говорит пацан, покачиваясь на корточках, глядя на Матвей с шальной, немного волчьей улыбкой. – Мы тут в мае большую бойню устроили. Половину постригли.
Он качает головой, улыбка пацана становится недоверчивей, насмешливей. Матвей объясняет:
– Вряд ли ты хоть одного хиппи видел.
– Да ну, ты че, – недоверчивая улыбка, – вон, на паперти целыми кучами сидят. Грязные…
– Это не хиппи, – говорит он.
– А кто это?
Матвей говорит, подумав:
– Маленькие дети… которым хочется гулять.
– Что, если хочется гулять, так уже хиппи, да?
– Я же говорю: нет.
– А вы хиппи, так?
– Вряд ли, – говорит Матвей. Ему становится смешно.
– Что, тоже маленькие дети?
Матвей улыбается.
– Чуть-чуть побольше. Но хиппи – это слишком…
Пацан ждет, покачиваясь на корточках.
– Далеко, что ли. – Матвей поднимает руку над головой.
Пацан недоверчиво хмыкает.
– Да ну, – говорит Матвей, прогоняя улыбку. – Слишком долго объяснять. Эти маленькие дети тоже не так виноваты, как тебе кажется.
– Ну так а чего они, – говорит пацан. – Ездят из города в город, кому они здесь нужны? Что им, дома места мало?.. Вы-то сами откуда?
Она говорит:
– Из Минска.
– Во. Ну и сидели бы в своем Минске! Чего вы здесь не видали?
Она говорит неуверенно:
– Река…
– Ты все время здесь живешь? – спрашивает Матвей.
– Восемнадцать лет.
– И никуда не ездил?
Пацан бросает на него острый взгляд.
– Ездил, – говорит наконец. – В пятнадцать лет решил, что надо мне в Воркуту. Самостоятельным хотел быть. Вышел и поехал. На перекладных. – Показывает рукой. – Посмотрел, что это такое.
Он поворачивается спиной, кивает им. На спине, у пояса, длинный белый шрам.
– Полгода ехал. Туда и назад. Вернулся и понял: все, больше не хочу. На родине лучше.
Матвей говорит:
– Да ты хиппи.
Снова короткий острый взгляд. Матвей встречает его спокойно. Потом пацан смеется:
– Бывший.
– Ты просто уже увидел все, что тебе надо было, – продолжает Матвей.
– Увидел, – соглашается пацан.
– Значит все правильно. А мне еще много надо увидеть. Я долго остановиться не смогу.
Снова тишина. Все трое молчат, глядя на проплывающее мимо водяное растение. Матвей достает «Беломор», вытряхивает из пачки две папиросы. Она протягивает руку. Пацан говорит:
– Да что вы всякую туфту курите. Угощаю.
У него «Космос». Матвей, качнув головой, объясняет:
– В вашем городе хороший «Беломор». Чистый.
– Можно, я возьму? – спрашивает она. – У меня уже от «Беломора» горло болит.
– Бери. Да побольше бери. Потом вспомнишь меня.
Она улыбается, говорит «спасибо», пряча в карман четыре сигареты. Пацан говорит:
– Я вот здесь живу, – показывает за деревья. – Два шага от реки. Соберемся здесь… ну, это, – щелкает по горлу. – И больше никуда не надо.
– У вас так хорошо… – говорит она.
– Да, – соглашается пацан. – Слышишь, а это у вас что?
– Ксивник, – говорит она.
Матвей говорит:
– Для документов. Чтобы паспорт не терять.
– Я думал – вы землю на шее носите. С родины.
– Кайф какой! – Она смеется. – Представляешь, Матвей – предъявлять ментам землю вместо документов!
Пацан поднимается, оглядывается на лестницу, потом на них.
– Земля – это лучший документ. Не смейся, я тебе точно говорю.
Постой.
Еще раз, то, что ты сказал. Ты действительно думаешь так? Подожди, не спеши, мне есть о чем тебя спросить!.. Но это он не говорит, это он думает, не отводя взгляд от ослепительной воды, а если пошевелиться, обязательно что-то сорвется, как рыба с крючка, звенящий хрусталь натянутой лески провиснет, и все. Пацан говорит: «Ладно, пойду я… к своим», она улыбается: «Пока! Счастливо!», пацан машет ему и ей рукой, поворачивается и идет на лестницу. А Матвей смотрит, смотрит на воду.
Потом он говорит:
– Ну что, встаем.
Она кивает, поднимается, и он поднимается, берет два рюкзака. «Куда сейчас?» – спрашивает она. «Здесь автомат должен быть, – говорит Матвей, – попробую еще раз позвонить».
