[Сóрок сорóк]
Ирина Петровна Лянская, одинокая женщина сорока лет, пьет чай перед тем, как отправиться на работу. Чай она пьет из пакетиков. А кофе растворимый. В прошлом у нее ничего не было. Было пару абортов, какой-то муж, несколько любовников, теперь никого. Если об этом задуматься, то, действительно, впору удавиться — но она не задумывается. Она считает, что думать не о чем. Кстати, Ирина Петровна — это ее так называют; ей ведь не просто сорок лет: ей сорок два года (42) — худший возраст. Сорок! на этом бы остановиться, пусть было бы сорок да сорок, куда уж дальше — нет, катится всё куда-то (под гору, куда же еще). Поэтому, как только ей стукнуло сорок один, она и об этом перестала задумываться. Перешла в породу, которая при упоминании о годах старается перевести разговор куда-нибудь подальше. До этого не была. 39! — ведь это прелесть что такое. Как гордо можно сказать: «А сколько вам лет? — Тридцать девять!»
Сама себя она мысленно называет, когда называет, «Ира». «Ну что, Ира, то-то и то-то». Половой вопрос она решает при помощи онанизма. Не регулярно, а от случая к случаю — а вы что, хотите сказать, что вы регулярно трахаетесь? В такие-то годы. Зато уж тут вскрываются такие стороны ее характера, или организма, какие никогда не вскрывались ни с одним из ее любовников — ну, может, вскрывались, но редко. Какой-то садо-мазохизм, пострадавшие (если называть это так) — всегда женщины; никогда — мужчины; иногда сама она, «Ира» (папа-то ее, Петр, тут точно не при чем), на месте «пострадавшей», иногда просто наблюдает. Откуда-то ниоткуда. Об этом она тоже не думает; когда все кончается — просто встает и занимается своими делами; как ничего не было. А если бы на ее работе об этом узнали, ее бы точно уволили.
Вот она уже на работе. Опаздывать не приходится. Раскладывает всё на своем месте. На этом месте она сидит больше десяти лет — место менялось, она не менялась — значит, с тридцати. До этого она меняла много мест, было у нее и какое-то образование — она не помнит, какое именно. Надо сказать, что училась она так, лишь бы получить что-либо, значит, и правильно, что не помнит, вполне могло быть какое-нибудь другое. Сейчас кризис, и половину работников, молодых, да ранних, уволили — ее не уволили. Хорошее место. Шеф тоже нормальный. На столе стоит компьютер, «Ира» вполне может набить двумя пальцами на клавиатуре какое-нибудь письмо, и довольно-таки быстро. Акакий Акакиевич такой, да? Карьера ее, как и все остальное, не интересует.
А как же она живет? А так. Как и 99 и 9 десятых процента страны, голосующих за Путина, или вообще ни за кого не голосующих. Голосует, надо полагать, та другая, одна десятая процента, которая беспрерывно мельтешится, и сама не знает, чего она хочет — но полагает, что хочет. Они-то и составляют явку, или аудиторию, или материальную базу всех издающихся пресс — одна десятая, при таких размерах страны, вполне способна прокормить тоже активную часть по другую, ту сторону баррикады.
А зачем же мы взяли такую героиню? А затем, чтобы тем разительнее было всё остальное. Затем, что если с нею ничего не будет — и вместе с ней с 99,9% страны — значит, не будет ничего, никогда и ни с кем.
* * *
[Прыгающие тараканы]
Это фирма по продаже… чего? Ну чего-нибудь там. Недвижимости. Потому и держится на плаву, несмотря на кризис. Сама Ирина Петровна тоже была когда-то «агентом» — бегала там, встречалась с такими, ходила, показывала, сдавала, снимала — тогда-то, видимо, и стала «Петровной». Но с тех пор всё улучшилось. Прошлый шеф, который ее и повысил, ушел, новый пришел, а про нее как бы все и забыли. Иногда выгодно быть посредственным. «Посредственный» — не значит плохой. Надо справляться с работой; но при этом чтобы тебя не видели; чтобы при взгляде на тебя сзади просвечивала стена и чтобы мысль о тебе никому никогда не приходила в голову. Даже если хотят сделать евроремонт.
Фамилия своя ей отвратительна. Лянская — как вы думаете, как ее называли в школе? ну конечно, «Блянская», и дальше — блядская, хотя блядского в ней не было ничего, даже в самые молодые годы. Был у них в фирме такой — Гранский; вот это дело. Гранский — Блян… тьфу, быть бы ей Гранской. Лянская — не означает ничего, а Гранский — ей это всегда казалось похожей на черный перец. То есть если бы она была Гранская: Гранская Ирина Петровна. Три «рэ» в трех словах. Без всяких матримониальных намерений. Гранит здесь еще гранит, то есть сквозит, а вовсе не стенка. Ну и где этот Гранский? Был такой хрен с кадыком; промелькнул, проскользнул и отцвел за полгода, возраст у него был уже не тот, чтобы быть агентом.
Машину она могла бы купить, у нее достаточно накоплений (это значит, переводя опять в русло самокритики, до которой она не охоча, но так выходит, — что тратить ей не на что) — но тратиться на машину? это означает потратить сразу всё, а кроме того, тратить ей не для кого и незачем. Вот в тридцать лет она могла бы купить машину («и тогда жизнь ее! повернулась бы по-другому…»), но в тридцать лет как раз не было. Квартирный вопрос у нее решен. Без всякого онанизма. Есть комната в нормальной коммуналке; можно поставить душ, используя возможности на работе — у них там всё это быстро решается, но можно и помыться в ванной.
