Женский роман. Утопия - [3]

Выглядело это так:

— … … …! Родина! Мать-мать-мать-мать-мать!

— Да подойди ты, подойди, я тебе скажу, за что ты воевал, что не подходишь? Я тебе бóшку проломлю, и дружки в кремле не помогут! Твой батя пиндос, твоя война с бабами, твой комбат бандит, а ты сам охраняешь шлюх и жрешь с их помойки!

Что-то в этом роде. Там дальше уже началось сплошное «ёб твою мать», и Ирине Петровне пришлось шарахнуться в сторону, потому что десантник, к которому это было отнесено, рвался ввысь, а другие трое его отводили («чё ты, это городской сумасшедший»). Но она заметила. Она заметила, что древко у знамени — железное (а ружьё? где оно?..), что анархист — молодой, и из-под черной бороды пламенеют жемчужные зубы и ястребиный взгляд, и что шинели никакой нет, а отражают дождь, да, солдатские сапоги и кожанка пролетарского вида.

Мораль: берегитесь нас, русских баб. Даже некрасивых и не годящихся по возрасту в шлюхи.

* * *

[Магомет идет к горе]

Машину она себе купила. Приезжали трое мужиков, установили в кухне (соседка выглянула — были выходные; И. П. не стала бы для этого отпрашиваться с работы), отказались за деньги выносить на помойку старую, которой она до этого пользовалась в целях что стирать было особенно нечего; вынесла она сама, с соседом, вполне еще крепким. Был небольшой вопрос с электричеством, который быстро уладили, И. П. изучила инструкцию, собрала все постельное белье, засунула его, засыпала порошка — машина стала стирать, а она — смотреть. Зрелище было завораживающее, особенно когда она, на отжиме, когда уже оборотов было набрано — больше некуда, вдруг затихла — и вдруг как-то по-особенному загудела и — стало понятно, что это уже по-настоящему, закрутилась так, что затряслась, и — И. П. вспомнила самолет: сейчас должна была тронуться и поехать, а потом — взлететь. Не слетать ли в Турцию?

«Ира» (подумала она про себя) включила телевизор. Показывали «Анна и император», про какую-то Анну и последнего японского императора. Она почувствовала, хотя был день, что засыпает. «Жизнь есть сон», — подумала Ирина Петровна, в полном согласии с неведомым ей Кальдероном. «Но такой, — дальше продолжала уже сама, — в котором наяву приходится перебирать ногами». Скорей бы он проснился весь.

Она встряхнулась и, вместо того чтобы окончательно провалиться в небытие, села.

Она решила сходить на Невский и посмотреть, нет ли там того пикета. И купить газету — что такого?

Был! — и Ирина Петровна, окончательно — «Ира», почувствовала, как по-девически бьется сердце. Между прочим, ей повезло: мы собирались в 12 часов, а в два чесали к нам в общежитие, где я собиралась устроить нечто под названием «семинар» по Маркузе, из которого навыписывала цитат, намереваясь перевернуть ими сначала самосознание соратников, а потом при их помощи приступить к соотечественникам. В два ноль пять, как говорил д'Артаньян (тоже, кстати, армянин), я вам уши на ходу обрежу. То есть она бы никого не застала.

Мелкими шажками она просеменила мимо, успев лишь заметить, что пикет побольше (был светлый денек) и стоящие с плакатами (лицом) мирно, на этот раз, разговаривают с несколькими остановившимися (спиной).

Так она дошла до Дома военной книги и маршировала бы дальше. Пришлось развернуться.

Она прошла бы опять мимо, и тут ей ничего не осталось, как отправиться домой, — если бы не рука в кармане, сжимающая десятку. Почувствовав себя увереннее, Ира остановилась.

Анархист сообщался с дедушкой в медалях. Ира приблизилась. Дедушка своевременно отчалил. Анархист повернул к ней лицо, с которого еще не сошла улыбка.

— Здравствуйте, — сказала Ира.

— Здравствуйте, — сказал анархист.

— Я бы хотела купить газету, — сказала Ира.

— Пожалуйста, — сказал анархист. — Десять рублей. Три последних номера двадцать.

— Нет, мне одну, — сказала она.

Анархист подал ей газету. Ира спрятала ее в сумочку. Уходить?

Анархист заметил это. — Что-нибудь еще? — сказал он.

— Да, — сказала Ира. — А… Можно с вами постоять?

Анархист расплылся до ушей. — Да, конечно. Подвиньтесь! — он свободной рукой расширил ряд. — А вы кто такая?

— Я… — Ира смешалась. Обыватель? Представитель среднего класса? — Я риэлтор, — сказала она.

— Это понятно, — сказал анархист. — Как вас зовут? Вы, Ирина Петровна, не согласны с политикой властей по кавказскому вопросу?

— Я не знаю, — сказала Ира, переживая новое в своей жизни ощущение. Вот она, Лянская, в ряду пикетчиков. Позор! Никакого позора она не чувствовала. Люди, с которыми бок о бок она стояла лицом к текущим по Невскому, оказались нормальными, обычными людьми. Такие же работали у них в конторе. Краем уха она слышала на левом фланге от себя разговоры — нормальные, обычные. Да никто на них и не смотрел. Оказывается, скрыться можно и на виду. Даже, может быть, и лучше на виду. Ей захотелось сейчас же сделать что-нибудь еще. — Политикой должны заниматься профессионалы, — сказала она.

— Ах вот как, — сказал анархист. — Значит вы, Ирина Петровна, согласны с тем, что обманывать вас должны профессионально?

— Почему обманывать? — сказала она. — Если я буду обманывать, меня уволят.

— А как насчет «поэтом можешь ты не быть…»? — вылез из-под локтя Кропа плотный низенький мужичок. Радужный плакат в его руке г (о) ла (о) сил: «Путин — техасский койот!» Под надписью было изображено животное, издали принятое ею за крокодила.