Возвращение - [16]

He cannot get the sergeant from Dresden out of his head.	Сержанта из Дрездена он никак не может забыть.
In the villages the folk stare after us.	В деревнях народ глазеет на нас.
At a railway-crossing there are flowers in the watchman's window.	В сторожке стрелочника в окне стоят цветы.

A woman with ample breasts is suckling a child.	Полногрудая женщина кормит ребенка.
She has a blue dress on.	На ней голубое платье.
Dogs bark after us. Wolf growls in answer.	Собаки лают нам вслед; Волк отлаивается.
On the roadside a cock is treading a hen.	На обочине дороги петух наскакивает на курицу.
We smoke vacantly.	Мы бездумно покуриваем.
Marching, marching. We have now reached the zone of field ambulance stations, of supply depots.	Шагаем, шагаем... Зона полевых лазаретов. Зона интендантских канцелярий.
A spacious park with plane-trees.	Большой платановый парк.
Stretchers and wounded under the trees.	Под деревьями носилки, раненые.
The leaves are falling and covering them in red and gold.	Листья падают и покрывают их багрянцем и золотом.
A gas hospital.	Лазарет для отравленных газами.
Bad cases that cannot be moved.	Здесь тяжелораненые, которых нельзя эвакуировать.
Blue faces, waxen green faces, dead eyes, eaten by the acid; wheezing, choking, dying men.	Синие, восковые, зеленые лица, мертвые, разъеденные кислотой глаза, хрипящие, задыхающиеся, агонизирующие люди.
They all want to get away; they are afraid of being taken prisoner.-As if it were not a matter of indifference where they die.	Все стремятся прочь отсюда, боятся попасть в плен. Точно не все равно, где умирать.
We try to cheer them, telling them they will be better cared for with the Americans.	Мы пытаемся утешить их, уверяем, что у американцев лучше кормят.
But they do not listen.	Но они и слушать не хотят.
Again and again they call to us to take them with us.	Снова и снова кричат нам и просят взять с собой.
The cries are terrible.	Их мольбы ужасны.
The pallid faces seem so unreal in the light out here in the open.	В ясном воздухе, под открытым небом бледные лица кажутся призрачными.
But most awful are the beards.	Страшнее всего бороды.
They take on a life of their own, they stand out stiff, fantastical, growing, luxuriating over the sunken jaws, a black fungus that feeds and thrives the more these sag and waste away.	Они торчат как-то сами по себе, жесткие, упрямые, буйная поросль на щеках, черный мох, высасывающий тем больше соков, чем сильнее западают щеки.
A few of the badly wounded reach out their thin, grey arms like children.	Некоторые из тяжелораненых, как дети, протягивают к нам исхудалые, бескровные руки.
"Take me with you, mate," they say, imploring. "Take me with you, mate."	- Возьмите меня с собой, братцы, - молят несчастные, - возьмите с собой!
In the hollows of their eyes already lurk deep, strange shadows, from which the pupils struggle up with difficulty like drowning things.	В глазных впадинах у них глубокие тени отрешенности, и там, словно в омуте, барахтаются зрачки.
Others are quiet, following us as far as they can with their eyes.	Некоторые лежат молча; они только глядят нам вслед, пока мы не исчезаем из поля зрения.

The cries sound gradually fainter.	Постепенно голоса их становятся все слабее и слабее.
The road drags on toilsomely.	Медленно тащимся мы по дорогам.
We are carrying a lot of stuff-a man must bring something back home with him.	Мы обвешаны кучей вещей: хочется и домой кое-что принести.
Clouds hang in the sky.	Облака заволокли небо.
During the afternoon the sun breaks through, and birch-trees, now with only a few leaves left, hang mirrored in puddles of rain along the way.	Под вечер солнце прорывается сквозь них, и березки, уже почти без листьев, отражаются в придорожных лужах.
Soft blue haze is caught in the branches.	Легкая голубая дымка повисла в ветвях.
As I march on with pack and lowered head, by the side of the road I see images of the bright, silken trees reflected in the pools of rain. In these occasional mirrors they are displayed clearer than in reality.	Я шагаю, опустив голову, с ранцем на плечах, и смотрю, как в чистых дождевых лужах по краям дороги отражаются светлые шелковые деревья, и это отражение в случайном зеркале ярче действительности.
They get another light and in another way. Embedded there in the brown earth lies a span of sky, trees, depths and clearness. Suddenly I shiver.	Вот лежат, обрамленные темной землей, кусок неба, деревья, глубь, чистота, и меня вдруг охватывает трепет.
For the first time in many years I feel again that something is still beautiful, that this in all its simplicity is beautiful and pure, this image in the water pool before me -and in this thrill my heart leapsup.	Впервые за долгое время я вновь чувствую: что-то красиво, вот это отражение в дождевой луже попросту красиво, красиво и чисто.
For a moment all that other falls away, and now, for the first time I feel it; I see it; I comprehend it fully: Peace.	Радостно бьется сердце, на мгновенье я освобождаюсь от всего и ощущаю впервые: мир; вижу: мир; чувствую всеми фибрами души: мир!
The weight that nothing eased before, now lifts at last. Something strange, something new flies up, a dove, a white dove. Trembling horizon, tremulous expectancy, first glimpse, presentiment, hope, exaltation, imminence: Peace.