Возвращение на Сааремаа - [2]

Но у пограничной собаки и в самом деле судьба собачья: прослужила пять лет - и на списание, независимо, как служила и на что еще способна. На последних состязаниях Тубика обошла молодая сука, оставив ему второе место и Почетную грамоту Ильину. Второй среди тридцати - это не двадцать девятый, но тем не менее вскоре на заставу привезли молодого пса, почти щенка, прошедшего первичную подготовку, - бестолкового, суетливого. Он лаял на ворон, не понимал инструктора, лез играть к Тубику. Тот лежал степенно, не реагировал на дурики молодого, и лишь когда игрун уж слишком надоедал, рычал так, что тот, кувыркаясь, отлетал на безопасное расстояние.

С появлением молодого пса Тубик изменился: ел мало, медленно и без аппетита, команды Ильина исполнял точно, но без былого усердия. Лежал безучастно, положив крупную голову на лапы, а из грустных глаз его исходила какая-то безысходная, горькая обреченность. Видимо, понимал: неизбежно произойдет то, что произошло со старой собакой, когда он прибыл сюда почти щенком.

Как только молодого выдрессируют, отпадет надобность в ветеране. Старшина пошлет солдата копать яму на пригорке за заставой. Ильин повесит на шею ему, Тубику, завоеванные на состязаниях награды, возьмет на поводок, и они отправятся в самый короткий последний наряд. У выкопанной ямы привяжет к кряжистой сосенке , погладит по голове, скажет «спасибо, Тубик, и прости», может, и слезу смахнет. Должен смахнуть - служил ему верно, служил, как умел, как мог. Постоит минутку, быстрым шагом, не оглядываясь, уйдет на заставу. Появится коренастый, лысый старшина, деловито, без лишних движений и сантиментов снимет с плеча карабин, передернет затвор, тщательно прицелится в лоб, между глаз... В самое последнее мгновение он, Тубик, может сделать молниеносный рывок - и хлопнет порванный поводок, а поверженный старшина, не успев нажать на спусковой крючок, будет корчиться от боли на земле... Но этого Тубик не сделает. Его учили так поступать с врагом. Старшина - ему не враг, даже друг, никогда не позволявший обделить полноценной пайкой. Старшина выполняет приказ, как и он, Тубик, выполнял приказы точно и беспрекословно, не рассуждая, хороши они или плохи. У них, людей в погонах, та же собачья служба - выполняй и не рассуждай, Старшина, скорее всего, без всякого желания, протестуя в душе, будет старательно целиться в лоб - чтобы уложить сразу, с одного выстрела, дабы долго не мучился в агонии. Возможно, старшина сам, совсем добровольно вызвался застрелить, чтобы не травмировать психику молодого солдата или самого Ильина - кое-где это поручают солдату, а то и инструктору, хозяину собаки.

Можно, конечно, не дожидаясь того рокового момента, уйти в леса и начать вольное звериное существование, как это делали когда-то его предки. С его хваткой, обонянием, знанием характера и повадок человека он станет неуязвим, будет наводить ужас. Нет... Когда тебя с младенчества учили, дрессировали, не раздумывая, выполнять любые приказы и команды, беспрекословно подчиняться, вольная воля может оказаться хуже, чем пуля между глаз...

Судьба оказалась милостивой к пограничному ветерану Тубику, избавила от неизбежной пули.

Как-то начальник заставы предложил ему, Бакульчику, сходить вместе в вольер.

- Забери к себе на прожектор, - предложил капитан, остановившись возле Тубика. - Списали, а застрелить рука не поднимается. Хорошая собака, через четыре часа еще след берет. Побудет, послужит у тебя, а при демобилизации можешь с собой забрать. Ильину предлагал - не хочет. Забирай и не раздумывай! Понадобится себе - оставишь, не понадобится - милиции продашь. За такую собаку приличную денежку отвалят.

Тубик лежал, вытянув передние лапы, чутко вслушивался в разговор, будто понимая, что решается его судьба.

- И когда можно?

- Да вот и забирай! Старшина провизии добавит, хотя к пище пес не очень прихотлив.

Собака на самом деле понимала суть разговора. Скомандовал «ко мне!», уверенный, что Тубик и не шелохнется, но тот на удивление резво подхватился, не взглянув на Ильина, подошел и присел на задние лапы у правой ноги.

- Вот видишь, сразу и признал!- не менее его удивился капитан. - Меня не очень-то послушается при Ильине. Вот смотри... - и требовательно приказал: - Тубик, ко мне!

Тубик нервно повел головой, но с места не тронулся.- Хорош пес! - еще раз похвалил капитан и распорядил­ся, обращаясь к Ильину: - Выдай сержанту Бакульчику аму­ницию и объясни, что к чему. Амуниция - это ошейник, поводок, сетчатый намордник, глубокая алюминиевая миска. Загрузил в рюкзак и тихо ска­зал: - Пошли, Тубик...

Тубик подчинился, не взглянув на Ильина, будто оби­девшись за его предательство. Хотя вряд ли... Собаки не умеют обижаться, дрессированные собаки умеют лишь слу­жить хозяину, которого им назначают. Даже такие умные, как Тубик. Ему показали нового хозяина - и прежний пере­стал существовать...

Двенадцать километров до прожектора по знакомой, вы­топтанной нарядами тропе, петляющей между огромных камней, кряжистых сосен, в можжевеловых зарослях, то от­даляясь, то приближаясь к самой кромке моря, обычно мед­лительно-степенный Тубик бежал непривычно резво, даже воодушевленно. Обгонял, останавливался, чутко вслушива­ясь в морские и лесные шумы, пропускал вперед, оставаясь в метрах десяти, опять опережал, демонстрируя готовность в любой момент броситься на защиту хозяина, выполнить лю­бые его приказания.