Возвращение домой - [111]

Читая душераздирающие излияния Эвелин, Сара чувствовала боль из-за потерянной невинности матери, сочувствие к ужасу и гневу, которые она пережила после насилия. Сара остро ощущала страх матери — что ей делать с нежеланным ребенком, ее беспокойство — она не сможет любить этого ребенка, ее решимость оградить Сару от детства, лишенного любви, такого, которое ей пришлось испытать самой.

Конечно, мало радости узнать, что была зачата не в любви, не в порыве страсти, а через грубый акт насилия. Но по крайней мере Сара поняла, почему Эвелин ее отдала. И не могла винить ее за это. На месте Эвелин она сама могла бы сделать то же самое.

И хотя было очень больно, Сара знала, почему Эвелин не захотела сблизиться с ней в последние шесть месяцев.

Сара убрала потрепанный дневник, а вместо него пристроила на коленях другой, в дорогом кожаном переплете. Провела пальцами по золотым буквам. Это были записи нынешнего года, большая часть которых относится ко времени, когда Сара уже появилась в жизни Эвелин. Рука дрожала, открывая тетрадь в том месте, где лежала закладка.

Запись, сделанная в тот вечер, когда Эвелин приняла решение отыскать ее. Следующая — после первой встречи с Сарой.

Целый час Сара, не отрываясь, читала дневник. Очень скрупулезный, честный отчет матери тронул ее до глубины души. Эвелин не искала оправданий, никого не обвиняла, не хныкала, она делала то, что считала нужным, и всю ответственность брала на себя.

Она удивлялась силе характера матери, силе и непреклонности. Другая женщина в подобных обстоятельствах давно бы рассыпалась.

Почерк Эвелин становилось разбирать все труднее, болезнь делала свое дело. Последняя запись, за две недели до смерти, написана кем-то другим. Мать обращалась к ней.

«Дорогая Сара! Медсестра Додсэн пишет это за меня, поскольку у меня уже нет больше сил. Я знаю, что нет больше и надежды. Я умираю. К тому времени, когда ты будешь это читать, если Рурк решит, что тебе следует это прочитать, меня уже не будет. Я искренне надеюсь, когда ты узнаешь всю правду, она не причинит тебе слишком много боли. Я надеюсь, дневники помогут тебе понять, почему я сделала то, что сделала, даже если ты не сможешь простить меня.

Все последние шесть месяцев я очень старалась не допустить сближения между нами. Если уж быть совершенно откровенной, я не хотела испытывать никаких чувств к тебе. И уж конечно, я не хотела полюбить тебя и боролась с этим каждый день. Я думаю, если бы я дала волю чувствам, мне пришлось бы согласиться, что, отдав тебя, я поступила неправильно.

Но должна признаться, мне все труднее ничего не испытывать к тебе. Правильно говорят — кровь гуще воды. Твой ум, твои способности, смелость и решительность и даже упрямство и гордость, твое нежелание избавиться от гнева по отношению ко мне — все это достойно уважения. Ты, Сара, могла стать счастьем любой матери, должна я признаться. Я очень тобой горжусь. Как бы я хотела, чтобы у нас с тобой все было по-другому.

Мое время уходит, и я наконец поняла: самое важное для меня — твое счастье. Более важное, чем бизнес, которому я посвятила всю свою жизнь.

Сара, как ты знаешь, я бы хотела, чтобы «Эв» осталась в семье. Но я понимаю, ты сделаешь так, как лучше для тебя. Поэтому я предоставляю тебе возможность решить самой.

Наконец, последнее, я молюсь, чтобы вы с Рурком, какие бы ни были у вас проблемы, сумели преодолеть их и были счастливы вместе. Для меня было бы неподдельной радостью, если бы человек, которого я люблю как сына, и ты смогли бы построить совместную жизнь. Я знаю, Сара, он любит тебя. Так же, как и я».

Проглотив комок в горле, Сара провела пальцами по странице. Она едва могла видеть, потому что слезы застлали ей глаза.

Сара посмотрела на часы на столике возле кровати. Половина четвертого утра… Слишком поздно, чтобы постучаться к Рурку.

Но ей было все равно. С нервами, натянутыми, как струна, взволнованная, она не могла ждать до утра. Сара откинула одеяло и, даже не накинув халат, босиком пошла через комнату, за дверь, через холл.

— Ты знал, что если я прочту дневники, то захочу увидеть тебя, да? — спросила она в тот же миг, как он открыл дверь. Он стоял в халате, с растрепанными волосами, но Сара чувствовала: он ждал ее.

— Я был уверен.

— Но ведь если бы я пустила «Эв» на распродажу, ты смог бы купить акции? Ты ведь этого хотел все годы? И тебе не надо было бы оставаться моим мужем, чтобы получить место в правлении или сделать шаг к президентству?

Рурк напряженно смотрел на нее.

— Ты как-то меня спросила, чего я хочу больше — тебя или президентства. Теперь ты знаешь.

Губы Сары задрожали. Из-за слез и из-за полуопущенных ресниц она не могла четко видеть его.

— О Рурк.

Она бросилась ему на грудь, его руки сдавили ее, как тиски.

— Извини, извини меня, дорогой, — плакала она. — Извини меня за все мои сомнения.

С отчаянным стоном Рурк поднял ее с пола и уткнулся лицом ей в шею.

— Я люблю тебя, я люблю тебя, я люблю тебя, — повторял он снова и снова, будто, начав говорить, не мог остановиться.

Сара прижалась к нему, обхватив за шею, вороша пальцами его волосы. Она целовала его в висок, в подбородок, с плачем облегчения и с радостью.