Возникновение и развитие научного факта - [7]
Конечно, Райхенбах как философ вряд ли согласился бы с тем, что у фактов есть свой жизненный цикл. Упоминая гравюру, в которой Флек видел пример изменения представлений о строении человеческого скелета, он писал: «Интеллектуальные операции указали нам путь к преодолению ограниченности наших субъективных интуитивных способностей… Каждая картинка, несмотря на содержащиеся в ней частные ошибки, может добавить некоторые истинные детали в композицию». Флек не мог бы написать такую фразу точно так же, как Райхбнбах не стал бы говорить о «происхождении и развитии научного факта». Но последнее выражение было названием книги Флека, и Райхенбах должен был привести его, когда упомянул об этой гравюре. Прочитав это, я сразу же понял, что книга с таким названием должна касаться как раз тех проблем, которые волновали меня. Знакомство с книгой Флека вскоре подтвердило эту интуицию, и тем самым было положено начало моим не всегда последовательным усилиям дать этой книге более широкую аудиторию. Одним из тех, кому я показал ее, был Джеймс Браян Конант (James Bryant Conant), в то время Президент Гарварда, а вскоре чрезвычайный посол (High Commissioner) США в Германии. Несколько лет спустя он не без юмора рассказывал о реакции немецких коллег, которых он познакомил с этим названием: «Как возможна такая книга? Факт — это факт. У него нет ни возникновения, ни развития». Такая парадоксальность, конечно, и привлекла меня к этой книге.
Меня не раз спрашивали, что я взял у Флека, и я могу только ответить, что почти совершенно не знаю, что сказать об этом. Конечно, меня подбодрило существование этой книги, что было немаловажно, потому что в 1950 г. и еще несколько лет после этого я не знал никого, кто бы так смотрел на историю науки, как я в то время. Также весьма вероятно, что знакомство с работой Флека помогло мне понять, что проблемы, которыми я занимался, имеют фундаментальное социологическое измерение. Во всяком случае, именно в этой связи я упомянул его книгу в моей «Структуре научных революций»[14]. Но я не уверен, что взял что-либо конкретное из книги Флека, хотя, очевидно, мог бы взять и, несомненно, должен был это сделать. В то время язык, на котором написана книга Флека, был для меня слишком труден, отчасти оттого, что мой немецкий был в не лучшем состоянии, и отчасти потому, что я не имел достаточной подготовки и не знал терминологию настолько, чтобы воспринимать дискуссию по медицине и биохимии, особенно когда эта дискуссия велась в неизвестном мне и даже как бы неприемлемом ракурсе социологии коллективного ума. Отметки на полях моего экземпляра этой книги свидетельствуют, что я обращал внимание главным образом на то, что уже было вполне понятно мне: изменения гештальтов, в которых нам является природа, возникновение трудностей в том случае, если «факты» полагаются независимыми от «точки зрения». Даже в это время, хотя я находился под впечатлением от работ Келера, Коффки и других гештальтпсихологов, у меня вызывало внутреннее сопротивление (которое, конечно, испытывал и Флек) то, что они постоянно подменяли понятие «видеть» понятием «видеть как». То, что я вижу, когда смотрю на известную картинку «кролик-утка», это либо утка, либо кролик, а не черточки на странице — по крайней мере, до тех пор, пока не будет сделано более сознательное усилие. Эти черточки — не факты, по отношению к которым «утка» или «кролик» выступают как альтернативные интерпретации.
Перечитывая эту книгу заново, чего я не делал с тех пор, я нахожу в ней много мыслей, которые могли бы с пользой для дела войти в мою концепцию. Например, мне очень импонирует то, как Флек рассуждает на тему об отношении между журнальной наукой и наукой учебника (гл. 4, § 4). Последнее, возможно, вполне могло бы стать исходным моментом моих собственных замечаний о науке учебника, но Флек занимается другой проблемой — личностным, предположительным и некогерентным характером журнальной науки наряду с креативными и направленными на выявление существа дела действиями тех индивидов, которые с помощью селективной систематизации устанавливают порядок в науке и авторитет общедоступных руководств.
Я не касался этих проблем, но они заслуживают гораздо большего внимания не только потому, что могут исследоваться эмпирически. С другой стороны, если взять те проблемы, которыми я занимался, мне особенно пришлись по душе замечания Флека (гл. 4, § 3) о. трудностях, связанных с обменом идеями между двумя «мыслительными коллективами», особенно (в конце параграфа) о возможностях и ограничениях участия в нескольких «мыслительных сообществах». («Одна и та же проблема может исследоваться в рамках совершенно различных стилей мышления, и это бывает чаще, чем применение к ее решению близких стилей. Чаще бывает, что врач исследует болезнь и с точки зрения клинико-терапевтической (бактериологической), и с точки зрения культурно-исторической, нежели с точки зрения клинико-терапевтической (бактериологической) и чисто химической»), И здесь Флек раскрывает широкую перспективу для эмпирических исследований.
В книге рассматриваются жизненный путь и сочинения выдающегося английского материалиста XVII в. Томаса Гоббса.Автор знакомит с философской системой Гоббса и его социально-политическими взглядами, отмечает большой вклад мыслителя в критику религиозно-идеалистического мировоззрения.В приложении впервые на русском языке даются извлечения из произведения Гоббса «Бегемот».
Макс Нордау"Вырождение. Современные французы."Имя Макса Нордау (1849—1923) было популярно на Западе и в России в конце прошлого столетия. В главном своем сочинении «Вырождение» он, врач но образованию, ученик Ч. Ломброзо, предпринял оригинальную попытку интерпретации «заката Европы». Нордау возложил ответственность за эпоху декаданса на кумиров своего времени — Ф. Ницше, Л. Толстого, П. Верлена, О. Уайльда, прерафаэлитов и других, давая их творчеству парадоксальную характеристику. И, хотя его концепция подверглась жесткой критике, в каких-то моментах его видение цивилизации оказалось довольно точным.В книгу включены также очерки «Современные французы», где читатель познакомится с галереей литературных портретов, в частности Бальзака, Мишле, Мопассана и других писателей.Эти произведения издаются на русском языке впервые после почти столетнего перерыва.
В книге представлено исследование формирования идеи понятия у Гегеля, его способа мышления, а также идеи "несчастного сознания". Философия Гегеля не может быть сведена к нескольким логическим формулам. Или, скорее, эти формулы скрывают нечто такое, что с самого начала не является чисто логическим. Диалектика, прежде чем быть методом, представляет собой опыт, на основе которого Гегель переходит от одной идеи к другой. Негативность — это само движение разума, посредством которого он всегда выходит за пределы того, чем является.
В Тибетской книге мертвых описана типичная посмертная участь неподготовленного человека, каких среди нас – большинство. Ее цель – помочь нам, объяснить, каким именно образом наши поступки и психические состояния влияют на наше посмертье. Но ценность Тибетской книги мертвых заключается не только в подготовке к смерти. Нет никакой необходимости умирать, чтобы воспользоваться ее советами. Они настолько психологичны и применимы в нашей теперешней жизни, что ими можно и нужно руководствоваться прямо сейчас, не дожидаясь последнего часа.
Книга посвящена жизни и творчеству М. В. Ломоносова (1711—1765), выдающегося русского ученого, естествоиспытателя, основоположника физической химии, философа, историка, поэта. Основное внимание автор уделяет философским взглядам ученого, его материалистической «корпускулярной философии».Для широкого круга читателей.
В монографии на материале оригинальных текстов исследуется онтологическая семантика поэтического слова французского поэта-символиста Артюра Рембо (1854–1891). Философский анализ произведений А. Рембо осуществляется на основе подстрочных переводов, фиксирующих лексико-грамматическое ядро оригинала.Работа представляет теоретический интерес для философов, филологов, искусствоведов. Может быть использована как материал спецкурса и спецпрактикума для студентов.