Возмездие. Рождественский бал - [9]

Щупленький парень с бескровно-белым личиком, пошатываясь, не без труда наполнил вместительный рог.

— Вот чудеса! Я пью, а пьянеет каракатица! — сострил Бакур.

Ребята дружно загоготали.

— Что, улизнуть вздумал?! — Бакур повернулся к официанту. — Пей, пей, пока не вздул тебя как следует!

Официант с тоской оглядел ребят и просительно уставился на Бакура.

— Учти, в последний раз прощаю! Знаешь же меня: разойдусь — распотрошу тебя!

— Чего пугаешь, Бакур-джан! Плохо шутишь, — с деланным весельем сказал официант, превозмогая страх.

— Поглядите-ка на нашего брюхача! На этого обжору! Всажу тебе рог в пасть, узнаешь у меня. — И Бакур зловеще повертел огромным рогом перед носом официанта.

— Вай, что ты за недотрога, Бакур-джан, выходит, и пошутить с тобой нельзя, — растерянно пробормотал официант, задыхаясь и обливаясь потом, как загнанная лошадь.

— Заткнись, пес! Укороти язык, тварь брюхатая! — И Бакур влепил бедняге оплеуху.

— Жизнью клянусь, как брата люблю тебя, твой меч — моя голова! — повинился официант, ошалев от удара.

— Еще влепить?! Как велишь — влепить?! — издевался Бакур, довольный собой.

Официант понимал: перечить наглому своевольному юнцу бесполезно, связываться с ним — все равно что играть с обнаженной саблей. Поэтому предпочел молча стерпеть.

— Знаешь что, я лучше вздую тебя, растрясу брюхо, пока ты не лопнул. — Бакур деловито и почти заботливо оглядел официанта. — Ладно, не буду, пожалуй, марать руки! Но смотри у меня! Давай-ка допивай.

Официант покорно подхватил брошенный ему рог. Подумал, прикинул и благоразумно выбрал смерть от вина. Припал к рогу и с усилием, но осушил-таки. Выпить-то он выпил, но что с ним стало! Побагровел, запылал, глаза с темными набрякшими веками вываливались из орбит. Смачно ругнувшись, он вылетел во двор, — внутри у него бурлило, как бурлит в бочке неперебродившее вино.

Вывернуло всего, беднягу.

— Шляется сюда, поганец, на мою голову! — жаловался он немного погодя чернявому буфетчику, привалившись к стойке и охлаждая оскорбленное сердце стаканом боржоми. — Прикончит меня, гаденыш!

Буфетчик слушал, сочувствуя.

— Не могу больше терпеть! Надо мной измывается, собачье отродье, а сам хуже свиньи обжирается! В какую утробу влезет столько жратвы и пойла! Ничего, свернет себе шею, свалится где-нибудь с обрыва, — пьяным водит машину! Дождусь, дождусь радости!

— Если эти бездельники разбиваться будут, брюхо у тебя пустым мешком обвиснет, — они ж тебя кормят!

— Что хочешь говори, ненавижу эту скотину! Поглядел бы я, как ты пять рогов влил бы в себя! А попробуй ослушаться! Я весь пояс распустил и все равно чуть не лопнул! Тебе смешно, а меня слезы душат. На кой сдались мне деньги, если сдохну! Пропади пропадом такой клиент со своими деньгами. Изобью его, если еще раз придется обслуживать, не выдержу! Трахнутый он, понимаешь, псих! Болван, свинья! Не знаю, как еще обозвать! Пусть отравой обернется для него все, что я подносил ему.

— Спровадь его в милицию! — посоветовал буфетчик.

— Ты спятил или думаешь, я рехнулся?! Хочешь, чтоб от меня мокрое место оставили? Ничего, найдет коса на камень, напорется он на сволочь вроде себя. Он меня топчет, а другой из него выпустит кишки, — утешался сладостной надеждой официант.

— Эй, Сакул-брюхач, неси вино! — Хриплый окрик молотом ударил по барабанным перепонкам официанта.

— Не вино, а ядовитое пойло принесу! — злобно, но тихо пообещал официант и направился к злополучной компании.

Буфетчик еле удерживался от смеха, пока официант изливал душу, но когда тот отошел с полным подносом, дал себе волю, расхохотался — развеселила его унизившая приятеля история.

К его удивлению, официант вернулся, довольно ухмыляясь.

— Свойский парень, видать, ей-богу! Не поймешь его, то ругается и бьет, то обласкает, денег не пожалеет. Больно переменчив, — пояснил он, отдуваясь и придерживая живот руками. — Каждый день бы такого посетителя, через десять лет работать бы бросил, нажился бы, ей-богу!

Было уже совсем темно, когда Бакур с дружками встали из-за стола и, горланя, вывалились из ресторана.

Едва они оказались во дворе, поднялся шум. Среди криков и брани раздался вдруг выстрел, потом еще, послышался громкий топот разбегавшихся, а минуту спустя все стихло. Двор обезлюдел.

В скверике у ресторана возле крана стоял Азиз. Ополоснув потное лицо водой, он вытирался рукавом рубашки, когда грянул выстрел. Он кинулся к ресторану.

Под миндальным деревом на земле лежал человек. Азиз склонился к нему — молодой парень был неподвижен, на левой стороне светлой рубашки расплылась кровь.

Дворник растерялся. Из ресторана доносилась мелодия «Мгзаврули»[5]. Поколебавшись, он решительно открыл дверь. В буфете никого не оказалось. В зале за столиком у входа сидели полусонные молодые люди.

— Ребята, беда! Во дворе парень валяется в крови! — сказал Азиз.

Молодые люди разом очнулись, переглянулись удивленно и следом за дворником выскочили во двор.

Электрическая лампа в скверике тускло, но все же освещала лежавшего под деревом парня.

— Кто его?.. Что тут случилось? Кто он? — Молодые люди обступили пострадавшего.

Из ресторана выходили любопытные. Поднялась суматоха. Кто-то догадался вызвать милицию, и к месту происшествия вскоре подъехали две машины — милиции и «скорой помощи».